Придворные обычаи и порядки Царьграда перешли к Москве, сделавшейся Третьим Римом. Византийский чёрный двуглавый орёл стал московским гербом. Появились греческие придворные чины: постельничьи, ясельничьи, окольничьи. Иоанна стали называть царём, били ему челом в землю. При дворе совершались великолепные и пышные церемонии.
Великий князь, сделавшись царём, стал недоступен, суров и гневен. Он строго наказывал бояр за малейшую провинность, не дозволял им отъезжать из Москвы, казнил их и лишал имущества.
Государство начало принимать стройный вид.
Бояре, лишившись права отъезда, перестали смутьянить и исполняли свои обязанности. Под строгим надзором князя они стали заведовать делами, которые впервые были разделены по своему содержанию, рассортированы.
Иоанн III одним из бояр приказывал вершить одни дела, другим — другие — так образовались приказы — род министерств.
Постепенно взводился порядок и в сельском, и в городском управлении. Все должны были платить определённую подать, для чего писцы ездили по стране, составляли «писцовые книги», то есть делая перепись населения. Кроме податей Иоанн III собирал много разных пошлин с внутренней торговли.
При таком условии государственного строя немыслимо было чужеземное иго, хотя и самое слабое.
Внешняя политика должна была преследовать более широкие цели, чем прежде. Она сосредоточилась на двух задачах уже не местного московского значения. Это, с одной стороны, «восточный вопрос» того времени — уничтожение татарского ига, с другой — вопрос западноевропейский: борьба с Польшей.
Татарская сила постоянно слабела, по мере развития русского народа. Явственно сокращались даже её внешние пределы. Понемногу исчезало самое раздолье степняков — это безбрежное море роскошных трав с переливающимися цветами, могильная тишина которого нарушалась лишь писком ястреба вверху да таинственным шелестом внизу, когда не раскидывался на нём случайный табор кочевников. Здесь ещё со времён «бродников XII века» кишела русская вольница, вроде молодцов-повольничков.
Позднее, когда у Оки и нижнего Днепра образовалась живая изгородь засечной стражи, вольница разрасталась от притока станичников, следы которых видны и теперь в насыпях и курганах южнорусских губерний. Это лёгкое воинство приобретало привычки степняков и заимствовало у басурман имя казаков — как назывались у татар воины.
Казачество порождалось двумя причинами — внутреннею и внешнею. Быстрое усиление самодержавия, к которому ещё не приспособилась первобытная вольность населения, да бедность государства поддерживали привычку «разбрестись разно».
Татары также заставляли народ разбегаться, да ещё придавали нравственную силу беглецам, освещая их выход из русского строя знаменем борьбы с иноверными иноплеменниками.
Казаки — сброд всяких выходцев из Руси, в особенности же холопов. Эти нищие бежали из южных окраин или Украины в чисто поле древних богатырей. Там встречало их привольное житьё. Там был полный простор для силы-волюшки, которая ещё ходила ходуном по косточкам и просилась «волевать» — охотиться.
А продовольствия было достаточно для невзыскательной головы, которая не дорожила собою: всегда можно было «показаковать» насчёт татар, а в крайнем случае и за счёт своих.
Беглецы составляли общины, связанные крепким духом товарищества и управляемые сходкою, или кругом, который избирал атамана.
С ними ничего нельзя было поделать, при слабости государственного порядка, при отсутствии границ в степи. К тому же они приносили существенную пользу своею борьбою с татарами и заселением травянистых пустынь. Вот почему правительство вскоре бросило мысль «казнить ослушников, кто пойдёт самодурью в молодечество». Оно стало прощать казакам набеги и принимало их на свою службу, с обязательством жить в пограничных городах и сторожить границы.
Так образовался среди этой вольницы оседлый отдел — казаки городские, или сторожевые. Они возникли преимущественно на Дону и больше из рязанцев — летопись впервые глухо упоминает о них при Василии Тёмном.
Но с течением времени, по мере ослабления татар, казачество распространялось по всем южным окраинам, в особенности же на низовьях Днепра. Новые пришельцы, с характером ещё не установившимся, кочевали, уходили подальше в степь и не признавали над собой никакого правительства. Эти вольные или степные казаки были народ опасный, отчаянный, грабивший всё, что ни попадалось под руку. Они одинаково охотно дрались и с татарами, и со своим братом — городским казаком.