***
— Пап, а почему вампиры так не любят драконов? — девочка задумчиво поглаживала борозды в камнях.
— Это драконы не любят вампиров. Вампиры драконов боятся. И не без оснований. Хотя источник конфликта и погребён в далёком прошлом в другой антитентуре, без представителя Сообщества взаимопонимания нам никогда не достигнуть.
— Ты знаешь столько языков, — девочка подошла к отцу, сидевшему между зубцами стены, и взобралась к нему на колени. — почему бы не выучить Истинную Речь?
— Помнишь, я рассказывал тебе про антитентуру?
— Конечно, — Мелисента принялась развязывать галстук вампира, от усердия даже высунула кончик языка. — и про нити силы. То, что для нас основа, для них как уток, и наоборот.
— Так вот Истинная Речь — основа антитентуры. И существования драконов. Природные способности вампира лежит в перпендикулярной плоскости. Людям проще: они от рождения слепы, обречены ощупью исследовать струны бытия, даже не подозревая, порой, об их различии. Мастера школы иллюзии сильно бы удивились, узнав, что используют приёмы, почерпнутые у носферату. Для них это лишь мёртвые слова, или набор формул, которые они заучивают и повторяют бездумно. В лучшем случае пытаются осторожно модифицировать и смотрят, что получится.
— А ты?
— Считается, что это было своего рода наказанием от одного из Создателей. Первородный свет игнорируют попытки вампира как-то на них воздействовать. Я мог бы выучить слова Истинной Речи, как делают это люди, но без света внутри они останутся пустыми оболочками, не понятными ни одному дракону.
Мелисента ненадолго задумалась.
— Но ведь полотно не может существовать без одного или другого. Если не будет утка, основа просто распадётся на отдельные нити.
— Верно, девочка моя. — Князь ласково погладил дочь по волосам. — И в каждом из нас день и ночь переходят друг в друга, минуя сумерки. Некоторые из вампиров, как и некоторые из драконов, даже начинают это понимать.
***
Северин внимательно оглядел окружающее пространство. Как он и ожидал, небольшой подвох всё-таки нашёлся: у самого края башни в небольшой узелок сплелись несколько тёплых линий, тех, которые юный маг про себя называл «солнечными», в противовес другим, жирно блестевшим под полной луной. Искажение едва заметное, но Северину предстояло продемонстрировать свои умения принимать трансформу главе клана. Опозориться казалось страшнее, чем умереть, а у адепта и без того не было полной ясности с предстоящей операцией: теоретическое описание содержало несколько пробелов, которые ему не удалось заполнить даже при практических тренировках.
— Мне следует развязать узелок или внести корреляцию на искажение линий при трансформации? — почтительно осведомился лорд Эрлинг.
Эйзенхиэль слегка сощурился, вглядываясь туда, куда указывал Северин.
— Развяжи, — сказал вампир. — Если сумеешь.
Юноша проделал всё с филигранной точностью. Не дожидаясь дальнейших указаний, высвободил из собственного ментального резерва достаточно энергии, чтобы придать окружающим переплетениям гибкость и резиновую упругость. Молча, одним волевым усилием, направление которого слегка скорректировали едва заметные движения пальцев, Северин сплёл сеть трансформы.
— А в кого я должен превращаться? Я читал программный раздел, но чётких указаний на этот счёт так и не нашёл.
«С этим мальчишкой всё не как у вампиров», — думал Эйзенхиэль, всё ещё безуспешно косясь в сторону устранённого узелка. Для носферату там была одна лишь чернота. Но лёгкое искажение лунных линий, с которым князь успел сродниться за триста лет, минувших со времени драматической посадки Чёрного Дракона, действительно исчезло.
Любой вампир с детства знал, что первая трансформа не подконтрольна разуму. Она лишь обнажает твою сущность. Именно поэтому князь предпочитал проводить подобные эксперименты с адептами наедине. Например, сам Эйзенхиэль когда-то, почти шестьсот лет назад, оказался волком. И, хотя с тех пор освоил все вариации классических трансформаций вампиров, включая туманную форму, в белой шкуре чувствовал себя уютнее всего. А Эрлинг стоит, как ни в чём не бывало, смотрит на учителя внимательными карими глазами. Ответа ждёт.
Какая же удивительная у тебя сущность, мальчик. Человека, видящего «драконьи» нити. Интересно, как отреагировали переростки-рептилии, когда в небо воспарил Чёрный Дракон? Такой же, как тот последний, убитый тысячи лет назад мечом цвергской работы. Вот только чья рука сжимала этот меч?
— Попробуй… — Эйзенхиэль вспомнил шум перепончатых крыльев и янтарные глаза с вертикальным зрачком, направленные прямо на него. У вампира пересохло в горле. — что-нибудь крылатое, — обтекаемо закончил он.
На месте Северина немедленно зависла серая летучая мышь. Князь Элизобарра прикрыл глаза и осторожно выдохнул.
— Хорошо. Оформляй свою работу, через месяц у тебя кандидатский минимум.
Лорд Эрлинг сиял, как полная луна. Или полуденное солнце. Эйзенхиэль так и не решил.
***
Северин размял пальцы и расслабился. Глава клана Вампиров в родовом замке после заката… в открытом столкновении Влад сломает его, как зубочистку. Но лорд Эрлинг отличался наблюдательностью и на носферату насмотрелся достаточно. Все они, как один, избегали пользоваться «солнечными» струнами. А вот Северин не был так переборчив.
Витражные стёкла пиршественного зала разлетелись от одного негодующего клёкота. Чешуйчатая гребенчатая голова прошла уже в пустой проём, мощное плечо вынесло часть стены.
— Драко-о-он!
Длинная, по-змеиному гибкая, шея двигалась из стороны в сторону. Влево, вправо, будто качели. Огромные янтарные глаза явно кого-то высматривали. Вампиры оцепенели на месте, а люди предавались всем прелестям паники.
— Это иллюзия! — прорычал Влад, единственный из всех носферату сохранивший самообладание.
— Нет, князь, не иллюзия, — побелевшими губами прошептал отступающий ему за спину архимаг. — Я уже пытался развеять…
Элизобарра знал, что человек прав. В собственном замке вампир уничтожил бы морок с плевка. Но Влад также был совершенно уверен, что это и не дракон. Знакомство господина Хашшема с исполинским ящером вышло слишком близким, чтобы он мог забыть специфический запах и сводящий с ума страх, накатывающий под взглядом очень похожих на эти, но на самом деле абсолютно других глаз, разделённых вертикальным зрачком. В этом же чудовище, напротив, чувствовалось что-то… родное?
Магическое поле бурлило от выставлявшихся щитов, несколько проскользнувших молний обдали озоном, но большая часть гостей пыталась всё-таки спасаться бегством. Обе двери, в том числе и та, что вела в оружейную, подверглись осаде магов, не решившихся на открытие порталов в нестабильном окружении.
Влад в несколько движений расчистил себе путь среди волн бегущих людей и вампиров.
— Эй, ты! — проревел он не своим голосом — сказывалось начало трансформации. Дракон обернулся. В исполинских глазах отразилось удовлетворение.
***
Мелисента следила за мужем, как завороженная. Ей приходилось уже видеть Северина колдующим, и каждый раз княжну поражало, как меняется при этом его лицо: становится умиротворённым и, в то же время, возвышенным. Лорд Эрлинг напоминал музыканта, перебирающего струны на любимом инструменте, полностью отрешённого, растворившегося в собственной, только ему слышимой, музыке.
Северин знал, что у него мало времени, но не торопился — суетливость ещё никому не играла на руку. Расставленные Владом ловушки оказались достаточно затейливыми, но лорду Эрлингу приходилось распутывать и более сложные узелки Эйзенхиэля Элизобарры. И обстановка, порой, куда менее располагала к сосредоточению.
***
Пока глава клана отвлекал дракона на себя, лорд-вампир Мюнхес пинками и угрозами приводил в чувство костяк наступательных сил вампиров. Влад в своей боевой трансформе хоть и был раз в пять меньше ящера, но выглядел не менее пугающе. А то и более: дракон оставался абстрактным злом, а чего ждать от князя Элизобарры, подданные знали не понаслышке. Не прошло и пяти минут, как Мюнхес выстроил полукруг вампиров. По знаку главы клана воздух одновременно прорезали полторы дюжины молний. На дракона это, впрочем, особого впечатления не произвело: он даже довольно заурчал, когда вдоль гибкой шеи заструилось голубоватое пламя, придавая чешуе стеклянный блеск.