Хоры, Хоры, Хоры, Хо —
ры, Хоры, Хоры, Хоры —
То поднимут высоко,
То швырнут в тартарары.
На черных клавишах – хористах
Расселись бабочками папки.
В последний миг застыв, солисты
Впилися в дирижера лапки.Когтит и месит многозвучье, —
Он лепит образы из глины
Безгласия, и стон тягучий
Зарокотал уже в глубинах.В такт содроганьям дирижера
Колышутся и зал, и сцена.
Стигматы прожигают взоры
В ладонях – в точке столкновенья.Из хаоса сложились звуки
По знаку властного мессии.
И к небу вновь взметнулись руки
И уменьшают энтропию.Смотри, рябина расцвела,
И зелень нежная березы
Из глаз выдавливает слезы,
Как сок из белого ствола.
Изогнуты стволы берез,
Легко склоняются над кручей.
И тоненький вьюнок ползучий
Пока до ветки не дорос.И вдруг, босым грозя ногам,
Крапивы лес явился взору,
Двум чахлым кустикам, которым
Мы так обрадовались там.Надвигалася туча, и пел соловей,
И гремела дорога вдали.
Сильный ветер зеленые травы клонил,
Козерога сменял Водолей.
Я все время Кассандрой какой-то живу, —
Ощущая планеты разрыв,
Океана подъемы, небес синеву,
Уходящую в огненный взрыв.Назреванье нарыва в сознаньи людском
Не дает мне покоя нигде.
Что же будет, что будет с землею потом?
Ни ответа, ни лжи – быть беде…Топочут ножки органиста,
Легко летая по педалям,
Тональности меняя быстро
Во исполненье пасторали.
И вдруг стволы, нацелясь в небо,
Взревели громом Иерихона.
Растет кошмар ночного бреда,
И лопается грудь от звона.На инфразвуке гул и грохот.
И тошно сердцу, череп давит…
Миг – рухнут стены, рухнут своды, —
И снова – нега пасторали.Я – в музыке, внутри, в стереозвуке,
Что создает живой оркестр. Рядом
Сидят прелестные скрипачки. Вскинув руки,
Скользят смычками, манят как наяды
Войти в полифонии вод прохладу.
Красавец дирижер гоняет стадо
Послушного оркестра. Звуки, звуки…
Кисть пианиста – краб – паук – тарантул,
Что мечется по черно-белой гамме,
Язвя и жаля. Странности таланта
Сжигать сердца, иль разжигать в них пламя.
А слаженности скрипок и альтов
Смогли бы позавидовать, коль знали
Погонщики измученных рабов,
Прикованных к галере кандалами.Еще о прошлом годе три сороки
Встречались на дорожке знаком счастья
На день грядущий. Миновали сроки,
И птиц красивых, впрочем, и напастей
Особых нет. Но как-то понемногу
Все уменьшается в лесу разнообразье,
Ежи не выбегают на дорогу,
Все больше кучи мусора и грязи,
И гул машин, и вонь костров слышнее.
Вчерашней бурей сломана береза.
Насквозь пройду зеленый полог. Сон
Сковал уставший лес. И крики паровоза
Не проникают через стены крон.
Ленивая истома нежит тело.
Тепло, и ласка солнечных лучей
Траву, меня, деревья – всех согрела.
Когда погибнет все, и станет мир ничей,Пройдя мильены световых веков
Туда, на край Вселенной, затихая,
Лишь легкий шепот о земле лесов
Дойдет до слуха и, дойдя, растает.Жара… Жара… Найду ль в лесу спасенье?
Удачная строка, расплавившись, плывет,
Не встретившись ни с кем, в каком-то наважденьи,
Побулькает в мозгу и в нети отойдет.
От запаха костров я в ярости дурею —
И так уже жара, к чему коптить весь мир?
Но жрут шашлык, но пиво пьют и млеют,
Вытапливая радостно вновь запасенный жир.Всё возвращается на круги на своя —
С коляской я иду легко-непринуждённо,
Как двадцать лет назад, когда моя семья
Ещё не расползлась по миру протяжённо.
Измучен и изгажен лес зелёный
Встречает вновь, приветливо маня.
Смолою клейкою, как бы слезой солёной,
Он лечит раны. Лечит и меня.Сквозь вонь и мерзость близи человечьей
Пробились травы к солнцу и весне.
И я стою, прижавшися к сосне,
Как пёс, зализывая раны и увечья.Эйфория бушует, пожиная плоды
Человеческой слабости и пожирая
Свои жертвы. Не ждут приближенья беды
И в беспечном восторге мгновенно сгорают.
Разевает, как фурия, чёрную пасть,
Языком своим огненным сладостно лижет, —
И трещат чьи-то кости, и злая напасть
Придвигается к жертве всё ближе и ближе.Эйфория бушует. Её колдовство,
Её морок нахлынут – и всё, и нет мочи.
Отрезвися, открой свои ясные очи —
Стань на землю, сбрось чары, отринь волшебство.Калифорния, весна 2001
Улыбаюсь. Весна. Поднимается выше давленье