Набрал Ермолай побольше воздуха в грудь и выкрикнул: - Нет!
Вскочил, что было сил побежал по лугу, забыв, это лишь морок. Надеялся, если быстро ногами перебирать, беса с плеча сдует.
Видит - обрыв впереди, зажмурился - и как сиганет вниз. Там беспросветная мгла, а за ней - звездная пропасть, и лишь тонкая радужная полоска по центру.
Летел долго, даже одежда изорвалась. Приземлился пушинкой на красный гребень радуги, и дальше бежит, ног под собой не чувствует. Рукав оторванный от ветра звездного задрался, пол-лица закрыл.
И видит Ермолай, навстречу кто-то в черной одежде несется, кричит на незнакомом языке, руками машет, лицо все в саже, как у мурина почти. А остановиться не может - боится, радуга под ногами осыпаться начнет.
Что делать? Столкнулись. Поборолись немного, а потом оба в звездную пропасть и сверзились. Незнакомца в сторону унесло, а Ермолай стал неспешно падать вниз, словно перышко невесомое.
Пока летел, все растерял. Одежда истрепалась, изорвалась. Тело искрошилось - без боли, словно ветер разогнал песок в разные стороны. Только сердце осталось и превратилось в бабочку.
Ермолай и злой кукольник
Вспорхнула бабочка с кромки радуги, на нос Ермолаю опустилась, пыльцой золотистой рассыпалась.
Проснулся Ермолай. На том же перекрестке, где с Берой прощался. Ни синего беса, ни радуги. Странный сон, смутный.
Ощупал одежду - все на месте - и по тропе на юг пошел.
Долго вилась дорога. Пока до Бухары добирался, много караванов повстречал, фарси выучил. Не единожды от грабителей бежал, в холмах песчаных прятался до ночи. Как в полон не попал, о том не ведает.
В одном из караванов встретил Нисима-Гуляку, что семьсот лет живет. Ермолай поначалу не поверил, но вспомнил, сколько чудес повидал, и перестал сомневаться.
История же Нисимы-Гуляки была такая.
Мальчиком Нисим любил с караванами ходить. Сперва нанимался помогать к родственникам. Те возили товары из Кордовы в Чангань и обратно. В одну сторону везли шелк и шафран, в другую вино и рабов, а иногда гнали табун лошадей. И на всем пути в каждом городе у караванщиков были родственники, что снабжали хорошей едой и давали безопасный ночлег.
Иногда приходилось ночевать в шатрах под открытым небом. Повозки расставляли кругом на случай нападения лихих людей и назначали сторожей до рассвета.
Как-то Нисим проснулся и обнаружил, что лежит в шатре совершенно один, снаружи незнакомцы разговаривают, а значит, караван ушел без него. Мальчик испугался, принялся просить помощи у чужаков. Люди те, как выяснилось позднее, были навьями, но не простыми, а наделенными даром менять облик - от живого не отличишь. Только по запаху.
С ужасом догадался Нисим, что караван никуда не уходил, а все родственники перебиты, тела спрятаны в песках. Бросился бежать прочь от шатров.
Ступни в кровь сбил, ноги чувствовать перестал, за спиной утро на вечер поменялось. Вдруг видит, посреди степи на высоченных ходулях факир идет. Вряд ли навий на ходули залезет, решил про себя Нисим, и к факиру бросился - о защите умолять.
Факир непростой оказался. Как известно, все глотатели огня двуличны, и лишь немногие из них наделены способностью колдовать. Большинство обходится выдыханием пламени, что само по себе занятие хоть и зрелищное, но, увы, совершенно бесполезное. А этот учился в дальних горах у тамошних колдунов всякой порче и скверне. И хоть прикидывался добряком, на деле задумал Нисима обмануть. Раз за мальчика некому заступиться, можно продать в рабство.
Идут по степи вдвоем: Нисим в небо голову задрал, спотыкается, сказки факирские слушает, боится пропустить, если тому вдруг вздумается огнем полыхнуть. А злодей знай себе на ходулях вышагивает, макушкой облака задевает, да сочиняет про хитрых наложниц, что падишаха небылицами развлекают.
Завел факир Нисима в зачарованное место в пустыне - куда ни пойдешь, обратно возвращаешься. Подождал, пока Нисим устанет, а потом предложил на выбор: либо будешь служить, как пес, либо вечно убегать, как кролик.
Неизвестно, что Нисим выбрал, да только факир в итоге изрыгнул проклятие. Сила колдовства настолько мощной оказалась, что пока Нисим ходит с караванами, даже смерть его достать не может. Но если останавливается на ночлег, начинает стареть на час за ночь.
- А как ты видишь, с виду мне тридцать, значит, из семи сотен я спал всего пятнадцать лет. И то много, - рассмеялся Нисим-Гуляка, а Ермолай головой покачал. Бывают же чудеса!
В Бухару Ермолая сперва не пустили, велели надеть особую робу: черную, подпоясанную веревкой.
Вошел и встал столбом - до чего ж красиво! Слева базар, справа торжище, а посреди огромная белая крепость. Пахнет свежими лепешками, жареным мясом и конским навозом. Люди все в разноцветных одеждах - аж в глазах пестрит.
Тут Ермолая под руку хватает молодой парень. Глаза хитрые, рот в улыбке от уха до уха змеится, а сам так и вьется - то с одной стороны шепнет, то с другой.
- Вижу, - щурит глаз, - чужестранец ты. Судя по бороде и очам лазоревым, с холодных земель прибыл.
Говорит по-норжски без запинки, будто всю жизнь по соседству с Ермолаем прожил.
- Да, - отвечает Ермолай, чуть склонив голову в уважительном приветствии, - с северных краев, из древичей родом.