Ермолова задыхалась в тех пьесах, которые одни из ее биографов называет «эпохой теней». Одна Н. М. Медведева поддерживала ее и словом и делом, – она не оставляла ее, проходила с ней роли, каждый свой бенефис занимала ее и вообще всячески старалась поддержать ее дух.
Так шли трудные годы после изумительного дебюта Ермоловой, так проходили ее дни и ночи – в тоске билась она крыльями о решетку, – и целых пять лет длился этот искус. Кто знает, может быть, эти кипящие в ней силы не дали бы в дальнейшем такого бурно-пламенного расцвета, если бы они разменялись на частые приятные роли, легкий успех и радость актрисы, – не накопилось бы такого богатства, каким она поразила впоследствии в своих великих созданиях.
Материально, правда, стало легче: Машенька стала на ноги, бюджет семьи увеличился почти наполовину (она была принята на 600 рублей в год). Можно было переехать из подвала в верхний этаж… Конечно, это был тот же церковный двор, тот же покосившийся домишко, но все же было светлее, просторнее… Летом стали ездить во Владыкино… Это была подмосковная деревушка. Теперь – черта города, а тогда – глушь, с лесами, полями и соловьями. Это, между прочим, было место, где Мария Николаевна впервые, лет тринадцати, познакомилась с природой, – до того времени все, что она знала, была церковная «травка» да разве еще Сокольники, куда изредка летом в праздники отправлялись всей семьей пить чай «на воздухе», – там так называемые «самоварницы» держали для приезжающей публики самовары, молоко и нехитрую закуску.
Но жизнь продолжала идти словно в полусне. Тесно было гениальному дарованию в «эпоху теней», тесно было молодому уму в домашней обстановке, среди мелких интересов окружающих. И как пчела из тысячи растений и цветов выбирает именно те, которые годятся на выработку ее медвяной жидкости, так богатая натура молодой девушки, почти ребенка, без руководителя, без указаний, кроме чисто сценических указаний верного друга, Н. М. Медведевой, выбирала людей, в которых можно было найти что-то необходимое для ее развития, для ее ума.
Кто окружал тогда Марию Николаевну?
Прежде всего надо сказать о сестрах ее, Анне и Александре. Александра Николаевна – Саня – была лет на шесть моложе Марии Николаевны, к ней в семье все относились как к «маленькой». Она впоследствии стала артисткой Малого театра и много лет играла там под фамилией Ермоловой-Кречетовой. Я хорошо помню ее классическую красоту, особенно в таких ролях, как Геро в шекспировской пьесе «Много шуму из ничего», Время в его же «Зимней сказке» и т. п. Мария Николаевна очень любила ее и до конца дней заботилась о ней, как старшая о младшей.
Анна Николаевна – Аннета, как ее звали в театральной семье, привыкшей к французским пьесам, – была ближе всех Марии Николаевне. Между ними была разница в три года, и Мария Николаевна часто говорила ей: «Ах, Аннета, когда же ты наконец дорастешь до пятнадцати лет, чтобы ты все могла понимать?» Но если не «все», то многое она поверяла своей сестренке, делилась с ней мечтами и надеждами, а позже считала ее своей «совестью».
Хорошенькая кудрявая Аннета в детстве мечтала, конечно, о балетной школе, но ее отдали в гимназию, по желанию и совету того же Самарина: вероятно, в то время он был недоволен успехами Машеньки в балете и решил, что довольно одной «неудачницы» из Ермоловых в театре. Живая девочка сперва огорчалась и плакала, но скоро увлеклась ученьем, и тут выяснились ее блестящие способности. Она кончила гимназию с золотой медалью и почерпнула из ученья совершенно иные интересы, чем те, что царили у них в семье.