Когда в следующие дни я обдумывала все произошедшее на семинаре и писала о самом Хемингуэе, мне казалось, я понимала слова критика, сказанные в тот вечер. Но я не могла объяснить себе рискованного, эмоционального и очень личного характера признания. Я не могла понять его страсти. Мне казалось, было сказано что-то такое о том, как быть мужчиной и писателем, и это заставляло меня чувствовать себя за бортом.
Недостатка в биографиях Эрнеста Хемингуэя нет – одна из них включает в себя целых пять томов. Первый биограф писателя, Карлос Бейкер, уже в 1969 году установил планку, и те, кто пошел по его стопам, подготовили впечатляющие и по большей части проницательные исследования. Однако не существует пока ни одной биографии Хемингуэя, написанной женщиной. Это не значит, что такая биография должна быть особенной; в целом меня интересуют другие аспекты жизни Хемингуэя в сравнении с теми, что привлекали предыдущих биографов (мужчин). Я не стану описывать, что это за аспекты: я предпочла бы не поддерживать мнение, что точка зрения мужчины и женщины на то или иное событие или явление фундаментальным образом отличается. По сути, исследование творчества Хемингуэя представляет собой сооружение резко полярной, культурной конструкции пола – то есть сексуальные роли определяются воздействием на нас внешних событий, а не нашими генами. Именно благодаря таким фигурам, как Хемингуэй, определяется маскулинность – даже если та же самая культурная конструкция затрагивает и его в свою очередь.
Прежде чем обратиться к Хемингуэю, я написала биографии двух других крупных писателей, которые также помогли охарактеризовать американскую маскулинность как самой своей жизнью, так и собственным творчеством: Генри Миллера и Нормана Мейлера. Миллер, такой же парижский эмигрант, как и Хемингуэй, но творивший на десять лет позже, что любопытно, никогда не упоминал Хемингуэя, хотя как тот, так и другой жили жизнью – как может показаться со стороны, – которую можно назвать мечтой многих мужчин. Мейлер был большим поклонником как Миллера, так и Хемингуэя; и хотя, возможно, он больше любил творчество Миллера, он охотно признавал Хемингуэя «самым великим писателем Америки из ныне здравствующих». Тем не менее он признавал, что в какой-то момент жизнь и творчество Хемингуэя слились в одно целое – и что без хемингуэевского образа сурового красавца-мужчины, человека дела, его творчество воспринималось бы по-другому. Мейлер просил нас согласиться, насколько «глупыми» казались бы «Прощай, оружие!» или «Смерть после полудня», если бы… «они были написаны человеком пятидесяти четырех лет, который носит очки, разговаривает пронзительным голосом и несколько трусоват». Пожалуй, убедительный довод, но насколько он в действительности полезен?
Когда я начала обдумывать создание биографии Хемингуэя, то спросила себя, может ли женщина дополнить чем-нибудь эту тему, о чем не сказали предыдущие биографы. Возможно, все дело в том, что я не входила в число приверженцев писателя.
Я не внесла никакого вклада в легенду Хемингуэя. Несомненно, я подошла к исследованиям с собственным багажом, но я не вижу, что именно эта легенда могла бы предложить читателю-женщине. Меня не интересует, кто и что сказал о волосах на чьей-то груди – что стало поводом к драке между Хемингуэем и Максом Истменом в издательстве «Скрибнерс» в 1937 году. Я думаю, мы должны отступить от того, что подпитывало легенду, – в конце концов, в эпоху постмодернизма мы осознали, что наши герои несколько не похожи на собственную легенду либо не соответствуют ей вообще, – и рассмотреть условия, сформировавшие этого удивительно сложного человека и блестящего писателя.
Однажды я подумала, что лучше стала бы понимать Хемингуэя, если бы лучше узнала те годы, когда он начинал свой творческий путь, в Париже, в 1920-е годы, когда он еще не успел прославиться и стать таким, каким мы знаем его теперь. Я придумала, как могла бы представить его себе: я представила красивого молодого человека, который появился из ниоткуда и оказался в Гринвич-Виллидж или, что вероятнее в те дни, – в Уильямсбурге, Бушвике или Ред-Хуке. Может быть, он живет над очень интересным магазином или какой-нибудь мастерской. Этот молодой человек будет мускулистым и загадочно красивым, его присутствие настолько приковывает к нему внимание, что, когда он входит в комнату, все головы поворачиваются в его сторону. Во внутреннем кармане пальто у него всегда связка рукописей, он вытаскивает ее в кафе и начинает набрасывать строчки – и он всегда вскакивает, если вы подходите к его столу, неизменно счастливый встретить вас и уделить вам время. Скорее всего, у него есть книга, напечатанная на небольшом ручном прессе в Бруклине, и крупный нью-йоркский издатель уже ее взял и скоро должен выпустить в свет. Он будет обладать совершенно новой манерой писать – потрясающе простой и на первый взгляд необычайно легкой. Конечно, были бы и литературные посиделки – прекрасный вечер, который запомнят все.