Не считая Рьялла, Эрнест проводил время с обычной компанией репортеров, включавшей Гая Хикока и Джорджа Слокомба. Присутствовал и Линкольн Стеффенс, который тогда был важной фигурой литературной жизни Хемингуэя. После встречи в Генуе Эрнест отправил Стеффенсу рассказ «Мой старик», о скачках, который он закончил этим летом. Стеффенс был в таком восторге, что сразу же отправил его Рэю Лонгу в «Космополитен». (Журнал в конце концов откажется печатать рассказ, но лестная оценка Стеффенса станет первой в ряду восторженных похвал «Старику»; защита Стеффенса даст Эрнесту большое преимущество.) В Лозанне Эрнест показал Стеффенсу очерк, написанный в Адрианополе, о процессии измученных беженцев из Фракии, а также копию телеграммы, которую он отправил в Службу международных новостей. Очерк произвел впечатление на Стеффенса, и совершенно справедливо, но Эрнест был нетерпелив и стал убеждать Стеффенса взглянуть на язык телеграммы. Эрнест был очарован лаконичным телеграфным стилем, которым он время от времени пользовался в письмах; он составил телеграмму Фрэнку Мейсону, в ответ на вопрос Мейсона о тратах и приходно-расходных книгах, которая принесет Хемингуэю бессмертную любовь журналистов по всему миру: «ПРЕДЛАГАЮ ТЕБЕ ЗАСУНУТЬ КНИГИ В ЗАДНИЦУ ХЕМИНГУЭЙ». Стеффенсу понравилось. Он попросил почитать другие депеши и все рассказы или стихи, которые были у Эрнеста; то, что он увидел, заставило его «уверовать в Хемингуэя». Стеффенс восхищался тем, как Хемингуэй шел по улице, боксируя с тенью, или иначе иллюстрировал свои рассказы каким-то кривляньем. «Никто не замечал, – писал он, – ничего, кроме улыбки этого большого, красивого парня, принявшего стойку, чтобы в шутку побоксировать с вами… И он был открытым, хладнокровно честным».
В ожидании Хэдли Хемингуэй развлекал себя, делая наброски будущего стихотворения «Они заключили мир – что такое мир?», и грубо замечал, что присутствующие на конференции деятели, лорд Керзон, Георгий Чичерин и Ататюрк, любят «молоденьких мальчиков». Он придумал небольшое упражнение и записывал события конференции вольным стихом. Результат, видимо, Эрнесту понравился, потому что он отправил его в «Литтл ревью», где в апреле следующего года стихи и будут опубликованы. Он признался, что написал их, отлынивая от сочинительства утреннего материала по пути из Парижа в Лозанну.
Тем временем Хэдли приехала в Лозанну абсолютно разбитая. Зная, что Стеффенс тоже присутствовал на конференции и прочел все, что было у Эрнеста, Хэдли уложила в чемодан все имевшиеся рукописи – стихи, рассказы, почти законченный роман и короткие прозаические очерки, с которыми экспериментировал Хемингуэй. На Лионском вокзале Хэдли отдала чемодан вместе с остальным багажом носильщику, однако когда багаж догнал ее в купе, она обнаружила, что чемодана нет. (По другой версии, Хэдли оставила багаж в купе, пока выходила купить газету или журнал.) Она предупредила проводника и осмотрела поезд, где только смогла, но было ясно, что чемодан исчез – конечно, его украли. Стеффенс поехал вместе с Эрнестом на вокзал встретить Хэдли. Когда она появилась на платформе, то была в отчаянии от тревоги и угрызений совести.
Много лет спустя, когда Хемингуэй описывал утрату рукописей в мемуарах «Праздник, который всегда с тобой», о годах, прожитых в Париже, он обрисовал себя спокойным и собранным, когда узнал эту новость, будто бы он был обеспокоен только страданиями Хэдли: «Она… плакала и плакала и не могла сказать [что произошло]. Я убеждал ее, что, как бы ни было печально случившееся, оно не может быть таким уж страшным и, что бы это ни было, не надо расстраиваться, все уладится». («Праздник, который всегда с тобой».) Когда она наконец рассказала, что рукописи потерялись вместе со всеми копиями, которые она, к несчастью, тоже положила в чемодан, Эрнест ей не поверил и поспешил обратно в Париж, чтобы самому в этом убедиться.
С этого момента версия Хемингуэя обо всем, что произошло после того, как он узнал о потере рукописей, становится сомнительной. Хотя паспорт Хемингуэя подтверждает, что он действительно вернулся на поезде в Париж почти сразу, 3 декабря, все происходило не столь драматично, скорее беспорядочно, в сравнении с тем, что он напишет в «Празднике, который всегда с тобой». Во-первых, он не ходил на другой день к Гертруде Стайн на утешительный обед, как он утверждал; Стайн и Токлас уехали на зиму в Прованс. Судя по драматическому пересказу Эрнеста, он не поверил, что Хэдли взяла и копии рукописей; он поехал в Париж убедиться в этом – и убедился, что действительно ничего не осталось. В более несдержанном рассказе об этом событии из неопубликованного романа, написанного в конце 1940-х и в начале 1950-х годов, из отрывков которого был составлен рассказ «Незнакомая страна», он признавался: «Я едва смог дышать, осознав, что в ящике комода действительно нет папки с рукописями, и папки с первыми экземплярами, и папки с машинописными копиями». [Перевод В. А. Вебера. – Прим. пер.] Судя по этой версии, после возвращения в Париж он обнаружил, что Хэдли уложила в чемодан, и соответственно потеряла, не только рукописи, но и скрепки, карандаши, ластики и точилку для карандашей в форме рыбки, «конверты с отпечатанным обратным адресом в верхнем левом углу» и международные почтовые купоны, которые он вкладывал в конверты для пересылки рукописей. В этой версии развития событий Хэдли попыталась вывести Эрнеста из строя – если использовать одну из его любимых фраз.