Наконец, в марте 1924 года увидел свет сборник Хемингуэя «В наше время» (название было набрано прописными буквами, как, впрочем, и имя автора). Издание осуществил приятель Хемингуэя журналист Уильям Берд, знавший толк в полиграфии. В книжке было 32 страницы, тираж составил всего 170 экземпляров, зато оформили ее необычно. На обложке давался монтаж из газетных заголовков, кроме того, воспроизводился вырезанный на дереве портрет автора. Книга включала в себя 18 миниатюр, представляющих заметки корреспондента и зарисовки боя быков. Миниатюры отличались лаконичной отточенностью формы и напоминали стихотворения в прозе. После выхода этого во многом экспериментального сборника Хемингуэй начинает весьма энергично работать над новым, расширенным, измененным по структуре изданием; в течение 1924 года он пишет около десятка новелл, некоторые из которых печатает в «малых журналах», где ему платят примерно по 150 франков за рассказ объемом в 5 страниц. Что касается сборника, изданного Бердом, то Хемингуэй денег за эту книгу не поручил.
Несмотря на нужду в деньгах, Хемингуэй писал трудно и сравнительно неторопливо, каждая фраза давалась с напряжением. В этом сказывались его требовательность к себе, самокритичность и желание максимально вжиться в материал, а главное, всегда «переживать» и ясно «видеть» то, что он описывал. Позднее, в статье «Старый газетчик пишет», он так осмыслял свой опыт, в том числе и накопленный в ранние годы: «Все хорошие книги сходны в одном, они кажутся правдивее того, что происходит в действительности. Прочитав до конца, вы ощущаете, что все это случилось с вами, принадлежит вам: хорошее и плохое, восторги, печали и огорчения, люди и места и та погода, которая была тогда».
Иногда Хемингуэй писал, сидя в кафе, иногда, вооружившись синими блокнотами, карандашами и точилкой, выезжал на природу. Но при этом он отнюдь не стремился к копированию увиденного, пусть и точному. В это время его заботил вопрос, как соотносятся в творчестве реальные наблюдения и вымысел, воображение. Он считал, что писателю следует постоянно изучать и наблюдать жизнь, но при этом что-то домысливать, додумывать, фантазировать. Без богатого воображения не может быть подлинного художника.
Для нового сборника Хемингуэй работал над новеллами («Индейский поселок», «Доктор и его жена» и др.), в центре которых находился «сквозной» образ Ника Адамса, в котором, как нетрудно было заметить, угадывались черты самого писателя. И все же при всей «похожести» его на этого и некоторых других героев их нельзя полностью отождествлять. Размышляя над образом Ника Адамса, молодого человека, стремящегося стать писателем, Хемингуэй, в сущности, формулировал и собственные взгляды на природу литературного труда. «…Ник в рассказах никогда не был самим автором, — писал Хемингуэй. — Конечно, он никогда не видел, как индианка рожала ребенка. И поэтому в рассказе это получилось хорошо. Он видел рожавшую женщину на дороге в Карагач и пытался помочь ей. Вот как это было в действительности… Ник хотел стать великим писателем. Он был убежден, что добьется своего…»
2
Между тем первые две маленькие книжечки Хемингуэя «Три рассказа и десять стихотворений» и «В наше время» были тепло встречены; это давало молодому писателю уверенность, что он на верном пути. Особенно вдохновляющей была для него рецензия в октябрьском номере журнала «Дайэл» («Циферблат») под названием «Гравюры мистера Хемингуэя», принадлежащая перу Эдмунда Уилсона (1895–1972). В дальнейшем Уилсон стал одним из наиболее авторитетных в США критиков и литературоведов, с которым в дальнейшем Хемингуэй не раз встречался и переписывался.
Уилсон не считал его стихи значительным явлением, зато Хемингуэй-прозаик произвел на него сильное впечатление. Критик поставил его в один ряд с Г. Стайн и Ш. Андерсоном как художника, развившего в себе особую способность в использовании простого языка для передачи «глубоких переживаний и сложных душевных состояний». «Это — отчетливо американское течение в прозе», — добавлял рецензент. Уилсон сравнил описания боя быков с «сухой остротой и изяществом», которые отличают литографии Гойи. Он считал, что сборник содержит «больше художественных достоинств, чем что-либо написанное о войне в американской литературе».