В целом же на заре 30-х годов, этого «политического десятилетия», Хемингуэй держался несколько в стороне от общего, главного потока американской литературы. Да и живя в Ки Уэсте, уклоняясь от прямых политических акций и деклараций, которыми увлекались многие его коллеги, он находился как бы на обочине общественной жизни. Его раздражали некоторые критики левой ориентации; люди, мыслившие догматически, грешившие к тому же назидательным тоном, которые не стеснялись поучать Хемингуэя, как и о чем ему писать. Попутно они упрекали писателя за то, что он не откликается на те или иные политические события и чуть ли не выказывает равнодушие к судьбам обездоленных. Последнее особенно его задевало, ибо боль за человека никогда его не покидала.
В письме к Полю Ромэну, книгопродавцу из Милуоки, Хемингуэй не без запальчивости писал: «Вы надеетесь, что Поворот Влево и т, п. будет иметь для меня определенное значение, но это все пустое дело. Я не следую моде в политике, в переписке, в религии и т. д. В литературе нет правых и левых. Есть только плохая и хорошая литература…» Его возмущало то, что иные его коллеги ищут легкого, дешевого успеха на политической ниве вместо того, чтобы серьезно овладевать художественным мастерством.
В этих условиях Хемингуэй шел своим путем. Он не приспосабливался к политической конъюнктуре, рос как художник по своим внутренним законам, исходя из собственного опыта, следуя личным убеждениям. Мало что изменилось в его образе жизни, хотя, наверное, слава наложила отпечаток на некоторые внешние формы его поведения. Он сделался знаменитостью и довольно быстро стал восприниматься как личность легендарная. Складывался определенный бытовой уклад человека состоятельного, уделяющего немало времени светским развлечениям. В газетах сообщалось о его частной жизни (о рыбной ловле и охоте, о выступлениях на ринге, о знаменитых друзьях). К нему приезжали посетители, с ним искали знакомств. Сменив несколько квартир, Хемингуэй, в декабре 1931 года стал хозяином купленного им красивого двухэтажного особняка на Уайтхед-стрит. Полин Пфейфер, заботившаяся о том, чтобы в доме были уют и комфорт, вложила немало средств и сил в оформление интерьера особняка, построенного еще в 1851 году в испанском колониальном стиле. Дом располагался в большом саду, засаженном фруктовыми деревьями; рабочий кабинет Хемингуэй оборудовал на втором этаже, в нем было прохладно, и писатель обычно работал там в утренние часы, до полудня. Позднее, видимо, по примеру своего отца, собиравшего в рабочем кабинете чучела птиц и медицинскую библиотеку, Хемингуэй стал коллекционировать свои охотничьи трофеи, привезенные из Африки и Вайоминга. Дом постоянно модернизировался, в 1938 году по инициативе Полин Пфейфер в саду был построен бассейн с морской водой, единственный в своем роде в тех местах. В нем жила большая ручная черепаха.
Человек самолюбивый, наделенный чувством собственное достоинства, Хемингуэй стремился первенствовать, быть чемпионом не только на писательском поприще. Он любил доказывать свое превосходство и в других областях: вылавливать самых крупных морских рыб, побеждать на боксерском ринге, быть самым метким стрелком. Страстный рыбак, он осуществил длительную экспедицию к Багамским островам, нередко доплывал до берегов Кубы. Летом, когда в Ки Уэсте наступала жара, он выезжал на северо-запад США, в штаты Монтана и Вайоминг, где были охотничьи угодья. Там ему удалось подстрелить своего первого медведя, крупный экземпляр, весивший почти 500 фунтов.
И в Ки Уэсте писатель не избавился от печальной привычки попадать в аварийные ситуации, приводящие к травмам. Самая тяжелая из них произошла в ноябре 1930 года во время автомобильной поездки с его другом — писателем Дос Пассосом. Холодало, дорога была скользкая, на большой скорости Хемингуэй, находившийся за рулем, был ослеплен фарами встречной машины, успел свернуть машину в сторону, после чего она оказалась в кювете и перевернулась. Хемингуэй получил сильнейшие ушибы, переломы руки, нескольких пальцев, пострадало зрение. Писатель был доставлен в ближайший госпиталь, где почти два часа находился на операционном столе, после чего пробыл на больничной койке семь недель. Позднее в книге «Зеленые холмы Африки» он так описал свое состояние: «…Открытый перелом между плечом и локтем, кисть вывернута, бицепсы пропороты насквозь и обрывки мяса гниют, пухнут, лопаются и, наконец, истекают гноем. Один на один с болью, пятую неделю без сна, я вдруг подумал однажды ночью: каково же бывает лосю, когда попадаешь ему в лопатку и он уходит подранком; и в ту ночь я испытал все за него — все, начиная с удара пули и до самого конца, и, будучи в легком бреду, я подумал, что, может быть, так воздается по заслугам всем охотникам».