В своих корреспонденциях он оставался верным своей журналистской методологии: опирался на собственные наблюдения и сведения, добытые в штабах, во время разговоров с участниками событий; его занимали не только факты, но и ощущения, переживания человека в боевой обстановке. Художник по натуре, он иногда сгущал краски, что-то додумывал, фантазировал, изобретал диалоги. Но в чем неизменно был точен, так это в воссоздании духа, атмосферы события.
Как и в Испании, Хемингуэй не ограничивал себя корреспондентскими обязанностями. Во время операции по освобождению Парижа он оказался в гуще событий, и не как наблюдатель, а как участник.
Началось с того, что в середине августа 1944 г. он с американским арьергардом достиг небольшого городка Рамбуйе неподалеку от французской столицы. Там он впервые столкнулся с группой французских партизан, маки, во главе с командиром Таоном Марсо. В эти дни Хемингуэй стал выполнять функции связного между партизанами и американским командованием. Вместе с подразделением американцев и маки он организует оборону города на случай контрнаступления немцев. Сам же запасся автоматом и гранатой; при этом оружие находилось и в его корреспондентской комнате. Конечно, это было нарушением Женевской конвенции, запрещающей корреспондентам иметь оружие и принимать какое-либо участие в военных операциях; позднее это ему припомнили. Высылая из города патрули и опрашивая местных жителей, Хемингуэй накапливал важные сведения, касающиеся передвижения фашистских войск на подступах к Парижу.
Вместе с полковником Брюсом, старшим офицером в Рамбуйе, и Мишелем Пасто, партизанским разведчиком, Хемингуэй собирал информацию у разных людей — партизан, пленных, мирных жителей, дезертиров. Готовилось наступление на Париж, и многочисленные западные корреспонденты спешили стать свидетелями этого события.
На этот раз Хемингуэй всех их опередил. В Рамбуйе прибыла 22-я танковая дивизия под командованием французского генерала Леклерка, которого Хемингуэй снабдил важной для него информацией о противнике. Из Рамбуйе Леклерк и начал свой марш на Париж, преодолевая завалы, на дорогах, поля, заминированные фашистами. Вместе с танковыми колоннами двигался и джип Хемингуэя. В Париж танки вошли, почти не встретив сопротивления; ранее в городе уже произошло вооруженное восстание, возглавленное коммунистами. Танки Леклерка были встречены парижанами с ликованием, толпы людей с флагами и цветами заполнили улицы, боевые машины двигались очень медленно. Иногда продвижение задерживалось сопротивлением небольших групп врага. По словам Хемингуэя, его единственной боевой задачей было «войти в Париж и остаться в живых».
Новая встреча Хемингуэя с Парижем, городом, где прошли незабываемые годы молодости, принесла писателю немало радостного. Столица, несмотря на фашистскую оккупацию, почти не изменилась. Это было настолько неожиданно, что Хемингуэя не покидало ощущение, будто он умер, а потом воскрес и увидел ставший явью сон. Писатель остановился в отеле «Ритц», где любил бывать в прежние годы. В Париже его помнили и знали, везде приглашали с большой охотой; волнующими стали встречи со старыми друзьями. Среди них оказалась и Сильвия Бич, владевшая той самой книжной лавкой и библиотекой, усердным читателем которых был в 20-е годы Хемингуэй. Спустя два десятилетия он произвел на Сильвию Бич впечатление «непоколебимости и силы».
Среди тех, кто побывал в те августовские дни в номере Хемингуэя в отеле «Ритц» и был дружески принят, оказался темноволосый 25-летний сержант Джером Д. Сэлинджер. Он уже испытал свои силы в жанре короткого рассказа и печатался в таких престижных журналах, как «Стори» и «Сэтерди ивнинг пост». Так произошла встреча Хемингуэя с представителем того нового поколения писателей, для которых главным событием молодости стала вторая мировая война (а к нему принадлежали также Норман Мейлер, автор романа «Нагие и мертвые», Джеймс Джонс, автор романа «Отсюда и в вечность»), Сэлинджер выпустил свой бестселлер, переведенный на многие языки, — «Над пропастью во ржи» (1951). Позднее Хемингуэй не без чувства ревности будет следить за их литературным восхождением, что, впрочем, объяснимо. Молодые таланты в послевоенные годы заметно потеснили «метров», и это с тревогой оценит Хемингуэй, болезненно ощущавший, что силы и творческая энергия неумолимо покидают его.