В эти последние недели 1944 года Хемингуэй, по его словам, «покрывался потом» при мысли о судьбе старшего сына Джона (Бэмби), который с конца октября числился пропавшим без вести. В конце года писатель получил известие, что сын попал в плен. Позднее выяснилось следующее: лейтенант Джон Хемингуэй в июле 1944 года был сброшен с самолета в лагерь французских партизан с целью проинструктировать, какими способами можно проникнуть в расположение противника. Во время рекогносцировки на местности он попал в засаду, был ранен осколками гранаты в правую руку и плечо и оказался в плену у подразделения альпийских стрелков. Их командир, офицер-австриец, во время допроса пленного, услышав его фамилию, был несказанно поражен. Оказывается, в 1925 году в Швейцарии, в Шрунсе, он встречал писателя Хемингуэя, его жену Хедли, которые нянчились с двухлетним малышом Бэмби. И вот перед ним стоял тот самый Бэмби, теперь уже юноша 21 года, истекавший кровью. Офицер отправил Джона в госпиталь в Эльзас, откуда тот был помещен в лагерь для военнопленных близ Гамбурга. Он был освобожден оттуда подразделением 4-й американской танковой дивизии, но затем снова попал в плен и уже окончательно был вызволен из лагеря близ Нюрнберга после капитуляции Германии.
В начале марта 1945 года Хемингуэй из Парижа возвратился на Кубу. Исход войны был ясен, и писатель надеялся вернуться к письменному столу.
5
Весной 1945 года на Кубе Хемингуэй погрузился в хозяйственные заботы, приводил в порядок «Финку», изрядно запущенную. Он даже подписывался: «Э. Хемингуэй. Писатель и фермер». Он начал снова выходить в море на борту «Пилар», рыбачить, участвовать в стрелковых состязаниях в Клубе Казадорес в Гаване. Надо было подумать и о восстановлении здоровья, серьезно подорванного на войне.
Вскоре на Кубу прилетела Мери, с которой он позднее оформил брак. На «Финке» часто гостили его младшие сыновья Патрик и Грегори, к которым присоединился Джон, вернувшийся из плена. Отец гордился старшим сыном и рассказывал, что рана и шрам на его правом плече были размером с крупное яблоко. Приезжали к нему на «Финку» и фронтовые друзья, например Ланхэм, который дослужился до генерала. Жизнь входила в привычную колею. Однако внутренняя тревога не оставляла Хемингуэя, и прежде всего потому, что ему не писалось. Он нервничал: творческий простой слишком затянулся, с момента публикации «Колокола» прошло более пяти лет, а он так и не опубликовал ничего значительного.
Творческое настроение медленно, но возвращалось. Писатель не был глух к проблемам послевоенного устройства мира. Свои тревоги и соображения на этот счет он высказал в предисловии к антологии «Сокровища свободного мира» (1946). Потрясенный атомной бомбежкой Хиросимы и Нагасаки, а также бессмысленным разрушением Дрездена авиацией США в феврале 1945 года, Хемингуэй с горечью писал, что вооруженные силы США «истребили больше гражданских лиц в других странах, чем это содеяли все наши враги во время своих печально известных побоищ, о которых мы сожалеем». Хемингуэй мечтал о том, что в послевоенном мире восторжествуют новые отношения, ибо «война — величайшее преступление против всего доброго на земле». Он был убежден, что ей не может быть никакого оправдания.
Выход он видел в установлении взаимопонимания между всеми людьми планеты: «Мы вели войну, и мы ее выиграли. Давайте не будем ханжами, не будем лицемерами, не будем мстительными и твердолобыми. Давайте сделаем наших врагов неспособными когда-либо начать против нас войну; давайте же научимся сами жить в условиях мира и справедливости со всеми государствами и народами на этой планете. Для этого мы должны воспитывать и перевоспитывать. Но прежде всего мы должны воспитывать самих себя».
Свою последовательную антивоенную позицию Хемингуэй подтвердил еще раз в предисловии к новому иллюстрированному изданию романа «Прощай, оружие!», выпущенному в 1948 году. В нем он заявил о себе как художнике, которому довелось не раз побывать на разных фронтах, что сделало его убежденным антимилитаристом. «Я принимал участие во многих войнах, поэтому я, конечно, пристрастен в этом вопросе, надеюсь, даже очень пристрастен, — писал Хемингуэй. — Но автор этой статьи пришел к сознательному убеждению, что те, кто сражается на войне, — самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встречаешь; зато те, кто затевает, разжигает и ведет войну, — свиньи, думающие только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться. Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться».