— Нельзя! Нельзя переговариваться! За нарушение тишины в темницах — смертная казнь!
Выспаться им не дали. В темном коридоре раздались голоса, звяканье ключей, топот мягких подошв. Явился конвой, пленников вывели из темницы. Проделав обратный путь — по лестницам, по коридору с забавными фонариками, — они попали в зал у входа. Стража, окружив их, внимательно следила за каждым жестом. Чародеи были в полном боевом снаряжении, в матерчатых масках и колпаках.
— Шон, скажи, — негромко произнесла Анита, — а это во всех дворцах такая лестница, прямо от дверей? Ты, наверное, немало дворцов повидал…
— Нет, не во всех, конечно. Да это и не дворец, — отозвался Тремлоу. — Так, сарай… У тетушки в таком сарае конюшня была, помнишь? Только здесь чуток прибрались да лошадей выгнали.
— Эй, ты! — окликнул рыцаря один из конвойных. — Ты чего плетешь? Здесь замок Братства, величественный и неприступный!
— Упорядоченный и благоустроенный! — добавил другой.
— Да уж… — Тремлоу покачал головой, будто не слыша. — Точно говорю, не всех.
— Что — не всех? — поддержала разговор Анита.
— Не всех, говорю, лошадей из этого сарая выгнали, — громко пояснил Шон. — Несколько осталось.
Чародеи вокруг задвигались, переступая с ноги на ногу.
— Несколько вороных меринов, — громко объявил Шон. — Глухих к тому же.
— Ну, ты эта… — не слишком решительно заговорил самый рослый из колдунов. — Ты не очень-то…
— Что? — с готовностью отозвался рыцарь. — Хочешь доказать, что ты настоящий мужчина? Ну так докажи, докажи…
— И докажу!
— И докажи!
— А вот и докажу, если надо будет!
— Так уже надо — доказывай!
Чародей, ощущая на себе взгляды собратьев, выпятил грудь и подбородок — и то, и другое не внушало особого почтения своими размерами, — приподнялся на цыпочках, пытаясь уравняться ростом с Тремлоу… Но проявить себя ему на сей раз было не суждено — сверху позвали:
— Совет уже собирается, ведите пленников!
Конвойные обнажили тесаки и погнали Шона с Анитой по лестнице. Всюду, куда ни глянь, в коридорах царила чистота, мебель стояла на диво симметрично.
Шон не унимался.
— Знаешь, Анита, что мне напоминает эта конюшня? — говорил он так, что голос разносился по всему коридору. — Домик старой девы. Ну, понимаешь, этакой древней клячи, которой уже ничего не светит, и заняться ей нечем, и только и остается, что цветы поливать да пыль отовсюду смахивать. Вот у таких теток тоже в доме всегда все вылизано, аж смотреть тошно…
— Да, я видела: салфеточки везде, — подхватила Анита. — Пуфики всякие, а особенно кружева раздражают. Так и хочется поджечь там все, правда, Шончик, то есть Шон?.. Вот еще я хотела спросить: а откуда ты знаешь про старых дев?
— Ну, насмотрелся… В королевских дворцах — в настоящих королевских дворцах, а не конюшнях, ясное дело, — кого только не встретишь. Знаешь, все эти тетушкины приживалки… Они, кстати, тоже предпочитали черненькие накидочки, юбочки широкие. И точно так же молодых девиц ненавидели. Ну, сама понимаешь почему…
Чародеи вокруг что-то негромко ворчали и нервно позвякивали оружием, но пока старались сдерживаться.
— Так что же, Шон, — продолжала разговор ведьма, — у них комнаты были так же прибраны, как этот замок?
— Ты, Анита, конечно же, имеешь в виду — как конюшня, в которую нас привезли? Ну да, ну да, примерно вот так же… Так же все уныло, и дух такой же спертый.
Конвойные уже скрипели зубами на весь коридор, но еще держались.
— Шон, а ты не боишься, что наши хозяева могут обидеться, осерчать?
— Так а на что же им обижаться? — искренне удивился Тремлоу. — На правду? Кто ж на правду обижается, кроме дураков? А чтоб осерчать, достоинство надо иметь, честь, мужество… Ну, сама посуди, какое мужество у этих?.. Ты знаешь, дорогая… — Тремлоу склонился к ведьме и доверительным, на весь коридор, голосом заключил: — Ты знаешь, я вот только что понял, они мне поразительным образом напоминают одновременно и старых тетушкиных приживалок — и дряхлых меринов из ее конюшни!
Когда пленников подвели к массивным дверям, торчащие из-под масок чародейские подбородки и лбы были пунцовыми.
— Ладно, заходите, — дрожащим от негодования голосом прошипел рослый колдун. — А после я с тобой поговорю.
— Так а зачем после? — обрадовался Тремлоу. — Давай, может, прям сейчас?
— Входи, тебе сказано!
Пленники шагнули в раскрытые двери. Им открылся огромный зал, залитый текущим из высоких стрельчатых окон ярко-желтым светом — таким ярким и таким желтым, что в первое мгновение пришлось даже прикрыть глаза.