— А кто такой Алкиной?
— Скульптор, — охотно пояснил тот, — видел, сколько тут статуй? Ну, так почти все Алкиной и сделал. А эти вот, — показал на изваяния эфебов, — были учениками господина, как и ты, понял?
— Ты хочешь сказать, Рес… собирается сделать мою статую? — переспросил Кассандр, для которого подобное казалось просто невероятным.
— Да, — раб широко улыбнулся, — и она будет красивой, потому что ты и правда похож на него, — тут Идей указал на стену, мозаика на которой изображала пир на Олимпе, и Ганимед — светловолосый и синеглазый, как и сам Кассандр, наполнял чашу Зевса вином.
— Наверное, — пожал плечами юноша, шагая следом за мальчиком и уже не задавая вопросов.
Молчал он и тогда, когда Идей отворил дверь в купальню, а несколько взрослых рабов быстро наполнили бадью водой, повинуясь приказу хозяина, переданному мальчиком. Потом они выскользнули за дверь, а Кассандр сбросил на пол хитон и забрался в воду. Прикосновение её — прохладной и чистой — к запыленной коже было настолько приятным, что он невольно улыбнулся и удовлетворенно вздохнул, откидываясь на бортик, но в это время Идей поднял с пола его одежду и швырнул в огонь.
— Ты зачем это сделал?! — возмущенно спросил Кассандр, испытывая острое желание дать мальчишке подзатыльник.
— Господин не любит, когда по дому ходят в тряпье, — брезгливо сморщился тот, — да ты не переживай, я принесу тебе новую одежду, а на симпозиуме она и вовсе не понадобится.
О том, что воспитанников представляли обнаженными, Кассандр знал, а потому просто кивнул, снова устраиваясь в воде удобнее и закрывая глаза. Он пытался представить, что же будет дальше, но ничего не получалось. Юноша прекрасно знал, что рано или поздно покровитель захочет сближения с ним, но радости такое знание не добавляло, скорее печалило. Впрочем, толку предаваться подобным размышлениям тому, за кого уже всё решили?
— Интересно, что скажет Лаэрт, когда увидит тебя, — задумчиво протянул раб, и Кассандр вздрогнул, открывая глаза:
— Кто?
— Лаэрт — это сын господина, — терпеливо пояснил мальчишка, расстилая на ложе, расположенном тут же в купальне, чистую простыню, — он скоро должен вернуться из Академии, где учился у лучших философов.
— А сколько ему лет? — наблюдая за действиями раба, спросил юноша.
— Двадцать три, — сообщил тот, а потом взял в руку бомбилий*, поднес к носу, вдохнул, одобрительно улыбнулся и добавил несколько капель благовонного масла в стоящий около ложа арибалл*. — Он красив как Ахиллес и умен, как Одиссей.
— Вот как? — теперь Кассандр улыбнулся. — А его жена — вылитая Пенелопа?
— У Лаэрта нет жены, — пояснил Идей, — господин ещё не нашел для него подходящей невесты.
— Понятно, а ты сам, как давно служишь здесь?
— Давно… много лет, — мальчик явно терялся в подсчетах, — я маленький был, когда господин купил меня. И слава Зевсу, что это был он!
— Он… добр? — юноша встал и как только перешагнул через борт бадьи, Идей тут же оказался рядом и принялся тщательно вытирать его тело, не прекращая при этом своей болтовни:
— Да, господин — лучший хозяин из всех! Он никогда не бьет рабов, хорошо кормит, я рад, что меня купил именно он.
Закончив вытирать юношу, Идей указал ему на ложе, и Кассандр вытянулся на льняной простыне, зная, что сейчас мальчишка примется умащивать его тело маслом. Дома подобное позволяли себе не часто, последний год был худшим из всех, которые помнил Кассандр, а здесь… в этом доме, похожем на дворец и на храм одновременно, всё было иначе. И ему стоит как можно быстрее привыкнуть к новой жизни.
Закрыв глаза, юноша вслушивался в свои ощущения — щедро смазанные маслом ладони Идея скользили по коже умело и легко. Это было приятно, и так хотелось просто закрыть глаза и задремать, не думать о том, что будет дальше, и как можно скорее позабыть последний разговор с Нелеем, от которого что-то внутри до сих пор кровоточило и неприятно ныло.
— Перевернись, — коротко попросил Идей, снова невольно вытаскивая Кассандра из неприятных и тягостных раздумий.
Юноша решил, что с болтливым мальчишкой стоит подружиться, если раб ненавидит или боится тебя — ничего хорошего не будет. Руки, касающиеся тела, глаза, смотрящие на тебя, уши, слышащие так много, не должны быть одержимы ненавистью. В этом Кассандр был совершенно уверен, да и Идей оказался из тех, кто способен вызвать симпатию с самой первой встречи. Повернувшись и подставив умелым рукам раба грудь и живот, юноша спросил:
— А сколько тебе самому лет, знаешь?
— Конечно, — не прерывая своего занятия, ответил мальчишка, — четырнадцать. А тебе?
— Я на два года старше, — сообщил Кассандр, наблюдая за манипуляциями, — мне шестнадцать.
— Я умею считать, — немного обижено сообщил Идей, растирая масло по ногам юноши, — и читать тоже — господин научил, а еще он обещал освободить меня, как только я вырасту, — доверительно добавил мальчик.
— И что ты будешь делать тогда? — полюбопытствовал Кассандр, чтобы отвлечься от щекочущих прикосновений.
— Буду и дальше служить господину, я же родился не в Афинах, мои родители — фиванцы, так что гражданином мне не быть, — Идей тяжело и совсем не по-детски вздохнул, — так что лучше уж и дальше служить здесь, чем попасть в какое-то нехорошее место.
— Это верно, — согласился Кассандр, садясь и озираясь в поисках одежды, — ты говорил, что дашь мне новый хитон?
— Да, — мальчишка хитро улыбнулся, окинул юношу внимательным взглядом и направился к одному из ларнаков*, откинул крышку и вскоре вернулся к сидящему на ложе Кассандру, протянул ему хитон ярко-голубого цвета, — вот, этот будет как раз под твои глаза. Давай, помогу надеть.
Ткань, из которой был сделан хитон, оказалась очень мягкой и легкой, и практически не ощущалась на теле. Кассандр коснулся края хитона, убеждаясь в том, что ничего подобного ему прежде не доводилось носить, и улыбнулся, благодаря Идея за ловкость и быстроту, с которой тот сколол ткань фибулами*.
— Ну вот, — лицо мальчишки осветила довольная улыбка, — готово, остались сандалы, — теперь он направился к другому ларнаку и принес Кассандру обувь, которую тот надел сам, радуясь, что сандалы из мягкой кожи пришлись впору. — А теперь пойдем, я покажу тебе твою комнату, господин велел приготовить её еще вчера.
Комната, в которую они вскоре вошли, располагалась на мужской половине дома, была совсем небольшой, но и она показалась Кассандру, никогда прежде не имевшему отдельной комнаты в отцовском доме, просто роскошной. Тут были анаклитрон* и стол, на котором юноша разглядел принадлежности для письма.
У противоположной от ложа стены стоял небольшой ларнак, над которым висело бронзовое зеркало. Стены были покрыты фресками, а с пола на юношу смотрела мозаичная Медуза Горгона*, обещая хранить его от дурного глаза и зла. Солнечный свет лился в комнату через широкое окно, занавешенное прочти прозрачной тканью.
Осматривая все это великолепие, Кассандр окончательно растерялся и только негромкое и восхищенное:
— О боги, — сорвалось с губ юноши.
Комментарий к Глава 2
* эфеб — (др.-греч. ἔφηβος) — в древнегреческом обществе — юноша, достигший возраста, когда он обретал все права гражданина (16 лет, в Афинах — 18)
* гекатомбейон — июнь, первая половина июля
*арибалл (сосуд с узким горлышком для масла)
* бомбилий (греческий небольшой сосуд для благовонного масла, из которого оно вытекало по каплям)
*ларнак — сундуках для хранения одежды
*фибула (лат. fibula, скоба) — металлическая застёжка для одежды, одновременно служащая украшением.
*анаклитрон — ложе с прямыми ножками и спинкой в изголовье
* В античные времена изображения Медузы были распространены: их можно увидеть на монетах, бокалах для вина, хлебных формах, одежде, предметах обихода, оружии, инструментах, украшениях, монетах, фасадах зданий и проч. Эта традиция встречается у древних греков, римлян, а также этрусков. Было принято украшать горгонейоном различные предметы интерьера — мозаичный пол перед входом, дверной молоток и прочее, чтобы отпугнуть входящее зло.