Под тревожные завывания сирены между нами уложили моих сестренок – в качестве страховки, – и попугайчики дико веселились по этому поводу. Я глядел с верхнего яруса кровати на отца? наблюдал, как он вытащил из кармана пиджака карандаш, блокнот и принялся что-то рисовать. Я не мог разобрать, что именно, – нечто овальное. Его внезапно осенила идея, возможно, самая оригинальная в его жизни. Но об этом потом.
У Софи имелся «хвостик» по имени Биргит – ее лучшая подружка. Биргит никогда не спускалась в наше убежище, потому что ее дом стоял за несколько кварталов от нас, ближе к югу.
Я познакомился с Биргит в середине октября, чудесным осенним деньком. С пикой, собственноручно выструганной из дерева, я шатался по маленьким позолоченным перелескам, что обступали северную часть Аллаха. Кстати, лишь в этом году мне впервые позволили больше чем на сто метров отойти от территории, прилегающей к нашему семейному гнезду. Биргит катила на велосипеде по усыпанной гравием дорожке, вьющейся вдоль реки, а я в это время размахивал пикой, воображая, что натыкаю на ее острие форелей – занятие, которое в момент нашей встречи внезапно показалось мне бессмысленным и инфантильным. Передо мной притормозила велосипедистка в коричневой униформе Союза немецких девушек, и я увидел не очень красивую темноватую блондинку с грубовато выступающим подбородком и мясистыми икрами.
– Эй, ты!
– Чего тебе?
– Ты Алекс?
Я ответил утвердительно, и она продолжала:
– Тот самый, что влюблен в нашу Соф?
Я подошел к ней поближе, затем, понизив голос словно кто-то мог услышать наш разговор, бросил:
– Чушь. – Да, именно так я и сказал.
– Ах так, ну тогда…
– Что тогда?
– Тогда ничего. – И она снова вскочила на велосипед.
Я изо всех сил завопил ей вслед:
– Э-э-эй! Так все-таки: чего ты от меня хотела?
– Я хотела тебе кое-что сказать.
– Что именно?
– Какая разница, раз ты не тот Алекс?
О боже, какая противная баба.
– Ну и ладно. И не говори ничего, – фыркнул я.
– Вот и не скажу, – ледяным тоном подтвердила она.
Наверное, у меня ужасно перекосилось лицо от немого возмущения и глаза стали громадными, как пятаки, потому что Биргит, отъехавшая уже на три-четыре метра, рассмеялась и, как будто бы из жалости, снова притормозила.
– Ладно, чего уж там. Софи придет к пяти в гравийный карьер. Если ты, конечно, хочешь ее увидеть.
– В карьер?! Что она собирается там делать?
– Встретиться с тобой, идиот!
Биргит укатила прочь, а я остался, не веря своему счастью. Сердце колотилось как бешеное, руки моментально вспотели. Это выглядело… слишком заманчиво и словно… замаскированная ловушка.
Само собой разумеется, я отправился в назначенное место. Все еще вооруженный деревянной пикой, прошмыгнул в карьер – гигантский искусственный овраг с тремя воронками, откуда добывали гравий и глину. Ландшафт весьма впечатлял и как нельзя более подходил для боев апачей-мескалеро против ковбоев.
Далеко внизу, на дне самой большой воронки, сидела Софи, перебирая камушки. Несколько штук лежало в подоле ее юбки. Я внимательно осмотрел окрестности и понял, что там мы будем совершенно одни. Отшвырнув пику в сторону, я припустил вниз, стараясь тем не менее спускаться осторожно, чтобы не упасть. Что творилось у меня в душе? Подберите слова для этого сами! Самые яркие слова. Правда иногда любит прикрасы.
Кожа Софи светилась в неярких лучах предвечернего солнца. На ней была белая форменная блузка, какие носили члены Союза немецких девушек, под которой угадывался бюстгальтер.
– Добрый день, – произнесла моя любимая.
– Добрый, – ответил я, ведь это была сущая правда.
Наступила тишина. Очень долго ничего не происходило, Софи просто разглядывала камни.
– Что ты тут делаешь? – спросил я.
– А ты?
Я лишь пожал плечами. На моем языке словно сидело что-то ужасно тяжелое, какая-то свинцовая лягушка, которая так сильно надувала щеки, что даже самое коротенькое словечко с неимоверным трудом протискивалось мимо нее.
– Я собираю камни. А ты собираешь что-нибудь?
– Не-а.
– Камни – это красиво. Не всегда, конечно, но бывает. И дешево.
– Да?
До чего же неуклюжим оказалось это мое «да»! Сердце колотилось где-то у самого горла.
– Сколько тебе дают карманных денег? – вдруг спросила Софи.
Подобный вопрос ошеломил меня, честное слово, и я ответил как на духу:
– Две марки.
– В месяц?
– В неделю.