Выбрать главу

Инге Шульц вынуждена сменить жилье. Она переезжает в недавно освободившуюся однокомнатную квартиру в доме рядом с чудесным Лейпцигским зоопарком. Ей также сообщают, что в конце декабря ее уволят с работы в музее. Наверху посчитали, что она достаточно поработала и имеет полное право наслаждаться жизнью на пенсии. Инге Шульц впадает в тяжелую паранойю. Ей кажется, что таким образом подготавливается ее физическое устранение. Ночами она дрожит в тревожном ожидании, что ее вот-вот загребут, спит урывками и с огромным трудом и неохотой поддерживает свои и без того немногочисленные контакты с людьми.

Один из относительно хороших знакомых Инге, виноторговец Фриц Лангеншайдт, каждые полгода получает хорошее итальянское вино и откладывает для каждого из своих постоянных покупателей по ящику.

– Это тебе не что попало! – радуется Фриц.

Инге глядит на этикетку и решительно отнекивается. Ей кажется, что от этого вина у нее будет болеть голова. «Серый монах» сильно разрушил ее психическое и физическое здоровье, и в конце концов Инге перешла на польскую водку – чуть ли не единственный импортный продукт, обладающий настоящим качеством.

– Однако, какая ты строгая! – удивляется служитель Бахуса. – А ведь я оставил для тебя ящик, целый ящик! Такой благородный напиток! Бери, ты чего?! До следующей поставки еще очень долго. Ты что, спятила? Ведь ты можешь обменять его на что угодно. Сама не выпьешь, так лучшего подарка друзьям и не придумать!

– У меня нет друзей. Завтра меня расстреляют.

– Ну, что с тобой поделать. Тогда не бери. А кстати, что ты такое болтаешь? С чего тебя вдруг должны расстрелять?

Инге Шульц, уже стоя у выхода, вдруг оборачивается и разглядывает виноторговца внимательным, едва ли не бесстыдным взглядом. Лангеншайдту сорок пять, у него седые виски, мешки под глазами, слабые мышцы и округлое брюшко.

– Ты меня любишь? – вдруг спрашивает она.

– Что я тебя?…

Отец двоих детей, а с недавних пор еще и дедушка, смотрит на нее непонимающим взглядом. Похоже, он ослышался?…

Инге Шульц ухмыляется ему в лицо:

– Если меня не любит мой винный ангел – кто же полюбит меня тогда?

– Ах, вот что…

Фрицу симпатична эта женщина со своеобразным юмором, и он хочет сказать ей об этом, но за ней уже захлопнулась дверь. Что же, она и сама прекрасно это знает.

По утрам ее будит крик жирафа. Приятно слушать.

Ночью в музее Инге пишет простое, но удачное стихотворение, которое начинается словами «Я на краю. Совсем одна…», но она снова забывает его, едва приложившись к рюмке.

Как и многие другие ее стихи, листок с этими строчками летит в мусорное ведро, а позже оказывается на столе у Эндевитта. Вчерашний капитан, а сегодня уже подполковник считает, что на худой конец бумажка может сойти за предсмертную записку. Эндевитт постоянно имеет в виду этот худой конец, однако конкретных планов по устранению Инге Шульц пока не строит. Он получил лишь неопределенный намек сверху, что такой исход дела возможен. В самом крайнем, самом из ряда вон выходящем случае.

Инге страдает галлюцинациями. По ночам, когда обходит музейные залы с тяжелым фонарем в руках, похожим на шахтерскую лампу, она слушает музыку, что тихо играет в ее голове. (А может, это не так? Ведь некоторые помещения здания использует для звукозаписи киностудия.) Картины, освещенные лучом ее фонаря, смотрят на нее как-то иначе, персонажи глядят на нее с насмешкой и злобой. Ее жизнь стала музейным экспонатом. Может, ей повеситься прямо здесь, в одном из этих громадных залов? А может, просто залечь в ящик одного из многочисленных архивов – уснешь там навеки, и о тебе никто и не вспомнит. Ах. Нет, нет, до этого не дойдет.

А вот висит ее портрет. Художник нарисовал ее такой страшной, такой непривлекательной. Настоящий фотореализм. Что это за ходячее страдание? Старая, с перекошенным лицом, с фонарем в руках. Ах нет. Это не картина. Это всего лишь зеркало.

Утром Инге Шульц шатается по городу. Она не желает возвращаться домой, ей хочется проветриться на свежем воздухе. Похоже, за ней следят. Водку она вылила в унитаз, а теперь пригоршнями льет себе на голову ледяную воду из источника. Потом заходит в церковь, садится на одну из дальних скамеек и засыпает. Никто ее не гонит, никто не обращает на нее внимания.

В какой-то момент ее дергает за рукав молодой священник:

– Церковь закрывается до завтра.

– Чего? А сколько времени?

– Почти шесть. Вы проспали здесь целый день.