– Я… хочу поговорить с кем-нибудь.
– О чем?
– Я не верю в Бога. Говорю вам сразу.
– А вы хотели бы верить?
– Нет… нет.
– Сначала можно делать так, словно вы верите. Иногда это помогает.
Священник, похоже, очень милый и добрый человек, довольно мягкий, возможно, даже с чувством юмора.
– Но ведь ваш Бог очень жесток? Как быть тогда?
– Поговорите об этом с ним самим! Скажите, что вас не устраивает в нем. Сделайте шаг к диалогу.
Инге отрицательно качает головой. Она не желает беседовать с Богом: получится лишь монолог. Она хочет поговорить с живым человеком.
– Хорошо. Я к вашим услугам. Слушаю вас, – говорит священник, садясь рядом с ней.
Она силится что-то сказать, но перескакивает с одной мысли на другую, путается, ее начинает бить дрожь… Тогда Инге встает и уходит из церкви, не прощаясь. Добравшись до дома, она собирается позвонить на работу и сказаться больной, но тут же забывает об этом. Ей так сильно хочется выпить, что даже самой становится стыдно. И как раз этот стыд дает ей какую-то надежду. Нет, она не напьется как свинья. Она выпьет одну, максимум две рюмочки, чтобы только заглушить боль. Лишь столько, сколько нужно, чтобы в ее висках перестала бешено стучать кровь.
Вмешательство
Я получил заграничный паспорт – совсем как настоящий. Нет, он как раз и был самый настоящий, по крайней мере в том, что касалось его оформления. Он был таким настоящим, каким только может быть фальшивый паспорт. Выдавать подробности его получения я не имею права, да в этом и нет никакой необходимости. Я хотел въехать в ГДР за рулем какой-нибудь неприметной, однако очень надежной машины среднего класса. Под скромную машинку мы загримировали «опель-адмирал». После некоторых манипуляций он стал выглядеть немощным старичком, хотя под его капотом скрывался мощный мотор в сто восемьдесят лошадиных сил. В окна вставили пуленепробиваемые стекла, усилили кузов. В багажнике устроили скрытое двойное дно, где мог поместиться худой человек. Наверное, это звучит как шпионский триллер, однако почему бы и нет? Я хотел во что бы то ни стало выручить Софи. Вы считаете, я что-то сделал неправильно?
– Я вовсе так не считаю.
– Но вы состроили такую мину!
– Я вовсе не строил никаких мин…
– Добрый день. Я так и думал, что вы придете снова. Надеялся на это.
– Надежда – это фантазия бессилия. Это католическая церковь?
– Нет.
– Но тем не менее вы исповедуете меня?
– Но ведь вы говорили, что не верите в Бога?
– Разве это имеет какое-то отношение к исповеди? Будьте гибким!
Вольфгангу Вестермюллеру, священнику церкви Святого Николая, постоянно приходится быть гибким, однако всему есть предел. Тем не менее он соглашается выслушать женщину, хотя понимает, что, разговаривая с ним, она навлекает на себя опасность. Он чувствует себя обязанным сказать ей об этом. Ведь за ним постоянно наблюдает Штази, и их встреча точно попадет в протокол.
– Ах! – вырывается у Инге. – Что вы говорите?! – И она хохочет во все горло.
Такое поведение не нравится священнику, он испуганно машет руками и просит ее быть более сдержанной.
– В чем же состоит ваша проблема?
– Я должна изменить что-то в моей жизни но не могу ничего изменить. Я сижу в западне.
– Человек всегда может что-то изменить в своей жизни.
– Вы, наверное, имеете в виду поменять обои? Или поставить в вазу другие цветы? Или что?
Но их дискуссия так и не успевает начаться. В церковь входят двое крепких мужчин в штатском, хватают Инге под руки и тянут к выходу.
Пройдемте, пройдемте, только, пожалуйста, не поднимайте шума.
После двухчасового ожидания в приемной Инге наконец оказывается в кабинете Эндевитта. В отличии от госпожи майора Шультце он сразу же начинает «тыкать» своей подопечной:
– Что может делать в церкви такая женщина, как ты? Да к тому же именно в этой церкви?
– Я замерзла.
Такое объяснение не удовлетворяет Эндевитта. Ведь церковь Святого Николая – рассадник инакомыслия и крамолы, настоящее крысиное гнездо.
– Замерзла она! Ты что, крыса? Где твое достоинство? Мы заботимся о тебе изо всех сил, а ты, похоже, не слишком-то благодарна нам. Твоих коллег перестреляли, как собак, кто-то гниет в тюрьме, кто-то, как заяц, скрывается от преследования. А ты сидишь здесь в тепленьком гнездышке, живешь без забот, без хлопот, и что? Тебе не стыдно, а? Государство сделало для тебя так много, а ты вон что себе позволяешь?! Смотри у меня. Ты перед нами в долгу!
Непередаваемое ощущение на въезде: проверяют мой паспорт. Если верить ему, то зовут меня теперь Александр Курц. Осматривать машину никто и не подумал.