Должен признаться, слова отца произвели на меня глубокое впечатление.
Вечером следующего дня подъездная дорога к Ледяному дворцу освещалась факелами. Я считался уже незаразным и вместе с другими членами нашего семейства трепетно ожидал начала грандиозного события у парадного подъезда виллы. Разумеется, на мне были пиджак и галстук. Дай моей матери волю, и я ходил бы при полном параде каждый день, но, к счастью, у отца имелось предубеждение к подобным перегибам, обычным в крупнобуржуазной среде. Он часто повторял, что чопорная одежда крадет у детей детство, поэтому не стоит их одевать подобным образом. Такое у него было кредо.
Торжественность даты была очевидна всем, даже нам. До чего же яркое действо развертывалось перед нами! Зажженные факелы противоречили всем требованиям властей насчет затемнения. Именно тогда я начал кое-что понимать насчет того, как важна роль освещения в моменты, когда вершится нечто великое. Два солдата с автоматами заняли свои посты. Массивные шины лимузина зашуршали по гравию.
У моей матери был настоящий талант молиться. Как она и просила у Бога, два дня нас не беспокоила даже воздушная тревога, не говоря уже о самих бомбежках. Тишина. Перед парковыми воротами собралась толпа зевак. Я увидел Биргит. Из лимузина вышли трое мужчин в длинных тяжелых плащах, коричневых и черных.
Папа заранее надрессировал нас: «Отвесить поклоны с реверансами, а потом марш к себе наверх, и чтобы вас больше никто не видел! Ясно?»
И вот он стоит перед нами, величайший архитектор нашего времени после самого фюрера. Министр вышел на всеобщее обозрение, сложив руки на животе. Этот и другие жесты выдавали в нем человека, любезно-снисходительно участвующего в официальном мероприятии, – так важные государственные мужи посещают, например, детский садик. Зеваки перед нашими воротами выбросили руки в нацистском приветствии, однако никто из них не произнес ни слова.
– Господин министр, это великая честь для меня… – начал отец.
– Хайль Гитлер!
– Хайль Гитлер. Естественно. – Папа побледнел, словно совершил непоправимую оплошность.
– Господин министр, моя супруга… Мои дети…
Каждый из нас по очереди подавал министру руку. Последним был Кеферлоэр.
– Хайль Гитлер! Кеферлоэр. Управляющий заводами. Господин министр! Какая великая честь! Великая честь.
У Кеферлоэра была привычка повторять самые важные части фраз, несколько понижая при этом голос.
Министр выглядел усталым, однако приветливо произнес:
– Чудесно. Так что же, приступим к главному?
– Прошу вас, вот сюда, прямо. Дети! – Папа подал знак, чтобы мы улетучились.
Послушные попугайчики тут же упорхнули в свою комнату. Солдаты заторопились гасить факелы. А я, воспользовавшись суматохой, улучил момент и бросился к воротам. Зеваки начали потихоньку расходиться. Я ухватил Биргит за краешек рукава:
– Привет.
– Привет, чумовой бубон.
– Как дела у Софи? Ей лучше? Где она?
– Софи больше нет.
– Куда же она подевалась?
– Умерла.
У меня остановилось сердце. Поверьте, я говорю это не для красного словца.
Биргит посмотрела на меня и ухмыльнулась:
– Да ладно. Она уехала в деревню, в эвакуацию.
Я сделал глубокий вдох:
– И когда?
– Вчера.
Я оглянулся. Отец, стоя в окружении автоматчиков, вертел головой и звал; «Александр!»
Молнией я метнулся к дому. Папа живо услал меня на второй этаж:
– Ну-ка марш к себе!
Полчаса спустя мама уложила меня в постель:
– Пожелай отцу большого успеха! От всей души. И засыпай побыстрее, хорошо?
Значит, ситуация складывалась следующим образом. Софи эвакуирована. Это означало, что она в относительной безопасности, но очень далеко. Непонятно где. Там, где не падают с неба бомбы. Невыносимо далеко от меня. Спать в такую ночь я не мог. Я встал, выскользнул из комнаты, прошмыгнул на черную лестницу – узкую, винтовую, отлитую из чугуна; пробрался в библиотеку, открыл люк нерабочего подъемника для кушаний и залез внутрь него, оставив дверцу чуточку приоткрытой. Теперь сквозь узкую щелку можно было подглядывать за тем, что происходило в гостиной.
Гости как раз заканчивали ужинать. Мама встала и попрощалась, и в зале остались лишь министр с адъютантами, отец и Кеферлоэр. И еще Эрна, наша страшненькая официантка, она разливала в пузатые бокалы красное вино. Все мертвенно-синие электролампы остались на своих местах, но из-за огромного количества свечей обстановка казалась более уютной.