Нам необходимо вернуться к опыту эроса как тайны.
Больше тайны, меньше освобождения и правил
Познание тайны всегда будет открывать ограничения мнений и фактов, которые мы собираем через посредство науки, религии, и наших мирских обыденных взаимодействий. Как размышляет Бет, тридцати двух лет:
Я работала с Гэри в течение двух лет, прежде чем он впервые пригласил меня. Он был просто одним из ребят в нашем офисе. Потом я узнавала о его приключениях во время жизни в Испании, о его семье и излюбленных привычках. После того, как мы переспали, я уже не могла смотреть на него в офисе как прежде. Как я могла считать его неопределенной фигурой, мимо которой я проходила в холле? После того, как год спустя мы поженились, те образы казались еще более странными. Когда родилась Джин, я задавала себе вопрос, не пряталась ли она до этого где-то между нами в комнатах ли у бачка с холодной водой. Это все так непредсказуемо. Интересно, что же будет дальше.
Будь то через секс, или медитацию, эрос заставляет нас, как Бет, задумываться, не обстоят ли дела иначе, чем кажется на первый взгляд, не поведут ли они нас в такие аспекты жизни, которых мы, возможно, не планировали. И захватывающий соблазн продолжать, хотеть большего - это соблазн самой тайны. Эта грозная сила неотъемлемой тайны разрешает сексо-политический спор о том, следует ли стремиться к сексу или избегать его, ибо, в высшей степени парадоксальным образом, обе оценки оказываются верными - подобно тому, как внушающее благоговение сияние Неопалимой Купины побуждает все наше существо смотреть и быть полным им, одновременно вынуждая смиренно закрываться и отворачиваться. (Такое ошеломляющее сияние перестает быть метафорическим, и становится буквальным опытом в определенных медитативных пробуждениях).
Нас пугает и соблазняет именно сама Тайна, а не ее открытое разрешение. Даже наслаждение, которое мы чувствуем, лучше всего описывать не как возбуждение нервных окончаний или удовлетворение потребности желания, а как соприкосновение с сокровенностью. Ограждающее табу, замалчивающий секрет, скрывающий стыд - все они сексуальны сами по себе, и просто соприкасаясь со всем другим, делают его эротичным (то есть, таинственным). Поэтому исследователи секса обнаруживают, что полураздетые люди более эротически привлекательны, чем полностью обнаженные - покровы усиливают ощущение тайны, чего-то, еще ожидающего впереди. Крики «сними все!» составляют часть театра секса; танцовщица, выходящая голой, лишает аудиторию волнующих выражений сексуальной страсти.
Например, слово fuck (трахаться) обладало наибольшей чисто эротической силой, когда было запретным; в своем современном употреблении оно все дальше и дальше уходит от тайны, превращаясь в бранное слово, имеющее множество неэротических толкований. Сила, которую первоначально содержали в себе такие слова, происходила от их близости к столь сокровенной тайне, что о ней было нельзя говорить. Сходным образом, причина, по которой люди викторианской эпохи закрывали ножки своей мебели, состояла не в том, что они были сдержанными ханжами, а в том, что они видели там тайну, и, потому, в соответствии с эротической экономии их времени, требовались скромные чехлы. Теперь, когда все материальное, которое можно выставлять напоказ, уже выставлено, преобладает иная эротическая экономия, и мы сетуем на отсутствие нематериальных эротических вещей, вроде интимности и преданности.
Старания сделать секс допустимой темой смещают обаяние тайны в направлении политических страстей Первой Поправки, и свидания авангардистских порнографов с консервативными судьями становятся пародией на эротические идеологии. Порнографы - это возбуждающие танцовщицы стриптиза, а консервативные, а затем либеральные судьи - их почитатели (не)скромности, укрывающие и разоблачающие перед неодобрением общественности. Но как насчет этого более загадочного эроса?
Инквизиция тайны
Тот факт, что эрос - это, по существу, манящая сокровенность, а не сексуальное желание, ставит нас перед крайне неподатливой проблемой: как сохранять загадочную природу эротической тайны и быть сопричастным ей, не сводя ее к ее противоположности - известному, неизменному предмету потребления. Наш успех зависит от крайне тонкого качества, вопроса оттенка - самого тона, который мы используем при постановке вопроса.