Губернатор так и одурел. Стал тут же настойчиво просить Вана отдать ему юношу, причем готов был дать за него крупные деньги и единственно, чего боялся, так того, что ему не удастся за них получить его. Ван притворился, что это его вводит в глубокое раздумье и сильно затрудняет. Помешкав довольно продолжительное время, он наконец отдал юношу, но уже от имени Хэ. Губернатор был в восторге, и старая ссора была сразу разрешена. Получив теперь юношу, он от него уже не отходил: где бы ни был, что бы ни делал, двигался ли, сидел ли. У него было более десятка обслуживавших его девиц. На них он смотрел теперь, как на пыль и грязь.
Юноша стал у него пить и есть и пользоваться всяческой услугой. Через полгода губернатор захворал. Юноша, зная, что он уже совсем на дороге в тьму, сложил на повозку золото и парчу и временно поместил все это в доме Хэ. Вслед за этим губернатор умер. Юноша извлек деньги и выстроил целые хоромы, завел мебель и утварь, нанял слуг и служанок. Мать, братья, тетки — все пришли жить с ним вместе.
Когда юноша выходил из дому, на нем была великолепная шуба, его везли превосходнейшие кони.
Никто не знал, что он лис.
У меня (Ляо Чжая) есть некоторое по сему поводу сужденьице. Позвольте, улыбнувшись, приписать его сюда же.[256]
Пу Сунлин
ХЭННЯН О ЧАРАХ ЛЮБВИ
Хун Дае жил в столице. Его жена из рода Чжу обладала чрезвычайно красивой наружностью. Оба они друг друга любили, друг другу были милы. Затем Хун взял себе прислугу Баодай и сделал ее наложницей. Она внешностью своей далеко уступала Чжу, но Хун привязался к ней. Чжу не могла оставаться к этому равнодушной, и друг от друга отвернули супруги глаза. А Хун, хотя и не решался открыто спать ночью у наложницы, тем не менее еще больше привязался к Баодай, охладев к Чжу.
Потом Хун переехал и стал соседом с торговцем шелками, неким Ди. Жена Ди, по имени Хэннян, первая, проходя через двор, посетила Чжу. Ей было за тридцать, и с виду она только-только была из средних, но обладала легкой и милой речью и понравилась Чжу. Та на следующий же день отдала ей визит. Видит — в ее доме тоже имеется, так сказать, «маленькая женочка», лет этак на двадцать с небольшим, хорошенькая, миловидная. Чуть не полгода жили соседями, а не слышно было у них ни словечка брани или ссоры. При этом Ди уважал и любил только Хэннян, а, так сказать, «подсобная спальня» была пустою должностью, и только.
Однажды Чжу, увидев Хэннян, спросила ее об этом:
— Раньше я говорила себе, что каждый «мил человек»[257] любит наложницу за то именно, что она наложница, и всякий раз при таких мыслях мне хотелось изменить свое имя жены, назвавшись наложницей. Теперь я поняла, что это не так… Какой, скажите, сударыня, вот у вас секрет? Если бы вы могли мне его вручить, то я готова, как говорится, «стать к северу лицом и сделаться ученицей»[258].
— Эх ты! — смеялась Хэннян. — Ты ведь сама небрежничаешь, а еще винишь мужа! С утра до вечера бесконечной нитью прожужжать ему уши — да ведь это же значит «в чащи гнать пичужек»[259]. Их разлука усиливает их чрезвычайно. Слетятся они и еще более предадутся своему вовсю… Пусть муж сам к тебе придет, а ты не впускай его. Пройдет так месяц, я снова тебе что-нибудь посоветую.
Чжу послушалась ее слов и принялась все более и более наряжать Баодай, веля ей спать с мужем. Пил ли, ел ли Хун, хоть раз она непременно посылала Баодай быть вместе с ним.
Однажды Хун как-то кружным путем завернул и к Чжу, но та воспротивилась, и даже особенно энергично. Теперь все стали хвалить ее за честную выдержку.
Так прошло больше месяца. Чжу пошла повидаться с Хэннян. Та пришла в восторг.
— Ты свое получила, — сказала она. — Теперь ты ступай домой, испорти свою прическу, не одевайся в нарядные платья, не румянься и не помадься. Замажь лицо грязью, надень рваные туфли, смешайся с прислугой и готовь с нею вместе. Через месяц можешь снова приходить.
Чжу последовала ее совету. Оделась в рваные и заплатанные платья, нарочно не желая быть чистой и светлой, и, кроме пряжи и шитья, ни о чем другом не заботилась. Хун пожалел ее и послал Баодай разделить с ней ее труды, но Чжу не приняла ее и даже, накричав, выгнала вон.
Так прошел месяц. Она опять пошла повидать Хэннян.
— Ну, деточка, тебя, как говорят, действительно можно учить![260] Теперь вот что: через день у нас праздник первого дня Сы[261]. Я хочу пригласить тебя побродить по весеннему саду. Ты снимешь все рваные платья и разом, словно высокая скала, восстанешь во всем новом: в халате, шароварах, чулках и туфлях. Зайди за мной пораньше, смотри!
256
…приписать его сюда же. — Идущее дальше «сужденьице» написано самым богатым литературным стилем. Однако иногда то, что может быть легко изложено на китайском, неслышимом для уха языке, никоим образом не может быть переведено на русскую, всегда слышимую речь.
258
…«стать к северу лицом и сделаться ученицею». — Государь сидел, по ритуалу древнего Китая, лицом на юг, а придворные стояли к нему лицом, то есть на север. Точно то же, из крайнего уважения к учителю, столь характерного для Китая, делали в отношении его и ученики.
259
…«в чащи гнать пичужек». — В книге «Мэн-цзы» находим: «В глубину вод кто гонит рыбу? — Выдра. В чащи кто гонит пичужек? — Коршун. К Тану и У (доблестным завоевателям) кто гнал народ? — Цзе и Чжоу (разбойники-цари)».
260
…Можно учить. — Слова древнего старца из «Исторических записок» Сыма Цяня, который, испытав терпение одного молодого человека, будущей знаменитости, обещал научить его высшей мудрости и действительно научил.
261
…праздник первого дня Сы. — Первый день под циклическим знаком сы в третьей луне. В этот день древний обычай велел отправляться на реку и с орхидеей в руках мыться, отгоняя все нечистое, накопившееся за зиму. Конфуций этот обычай весьма одобрял. Впоследствии стали пользоваться этим днем для больших собраний ученых стихотворцев, которые тут же, на берегу реки, слагали стихи, присуждали премии отличившимся и штрафовали вином плохих собратьев. Частый мотив в китайской поэзии.