Основываясь на записках Корсакова, можно выделить пять подвидов китайской педерастии.
Первый — это приятельская, которая сопровождала китайца всю его жизнь, начиная с самых первых пробуждений полового чувства.
В качестве второго подвида мужского гомосексуализма следует выделить подростково-профессиональный, который был в Китае своеобразным элитарным дорогостоящим удовольствием. Родители-бедняки продавали своих 4-5-летних мальчиков многочисленным «коммивояжерам» публичных домов (а нередко детей просто крали). Затем через одного или нескольких посредников мальчики попадали наконец в свои специализированные публичные дома, где они сначала воспитывались и обучались, а затем работали.
Согласно уже более зыбким сведениям, полученным от современных посетителей Китая, даже, скорее, слухам, нежели действительно сведениям, подобные «коммивояжеры», скупающие мальчиков и девочек и перепродающие их в так называемые «кабинеты массажа», располагающиеся в основном в зоне юго-восточного побережья, существуют и в настоящее время, только в более завуалированном виде. Хотя, еще раз повторяю, опираться на эти данные, как на нечто исключительно достоверное, не следует.
Третьим подвидом педерастии была дешевая уличная самопродажа, четвертым — самопродажа актерская.
В актерской среде гомосексуализм процветал хотя бы уже потому, что в ней не было женщин — ни зрительниц, ни актрис. Дамам посещать театр считалось неприличным, а на сцене все женские роли тоже исполняли мужчины. Эти исполнители настолько перевоплощались, что и в жизни нередко брали на себя женские функции.
Среди «чунь гун ту» встречаются изображения актерской педерастии. В собрании библиотеки университета штата Индиана хранятся несколько таких картинок. Одна из них «Два актера, или Облако, перевернутое вверх дном» (XVIII в.), другая — «Актеры в коридоре» (начало XVIII в.). Особенно любопытна вторая, ибо в ней трое мужчин «разыгрывают» сцену любви с подглядыванием. Причем подглядывающий, согласно его сценической половой принадлежности, является женщиной (илл. 92, 66).
Пятый подвид, в отличие от предыдущих проявлений китайских гомосексуальных привычек, не был связан с выездной жизнью. Это были домашние развлечения со слугами. Им предавался и главный герой романа «Цзинь, Пин, Мэй» Симэнь Цин, ища разнообразия от своих жен и певичек. Возлюбленный Симэнь Цином слуга со служанками вел себя как мужчина, а с господином — как женщина. Порой, в дни пиршеств, он одевался в женское платье, прекрасно музицировал и пел, развлекая гостей и будоража в них «весенние» желания. Нередко он использовал расположение хозяина в своих меркантильных целях. На иллюстрации «Оплаченное любовью с «заднего дворика» осуществляется посредничество» — любовь двух мужчин представляется весьма гармоничной и страстной. Во всяком случае она взаимна, в отличие от двух других случаев гомосексуализма, описанных в романе (илл. 32).
Эти два случая следует выделить в дополнительный, неизвестный доктору Корсакову, шестой подвид китайской педерастии — педерастия монашеская. В главах 76-й и 93-й «Цзинь, Пин, Мэй» монахи, причем, разумеется, не тех школ, что проповедовали эротику, а, наоборот, безбрачные брали на себя роль активного начала в гомосексуальном контакте, против которого ответная сторона или протестовала — «Хуатун, плача, уворачивается от поднявшегося подсолнуха учителя Вэня», или, по крайней мере, воспринимала его без восторга — «Даосский учитель развращает младшего из братьев мужеложством».
Роман, разумеется, нельзя считать полностью достоверным историческим свидетельством, и тем не менее описываемые в нем факты вряд ли не имеют под собой реальной основы. Вообще, вероятность существования гомосексуальной любви в среде безбрачных монахов, увы, не вызывает особых сомнений. Человек часто бывает не в силах вытравить из себя все свои природные желания, забыть свое телесное. Факты монашеской педерастии известны, увы, не только культуре даосов или буддистов, где, кстати, возможно они были и не столь уж самоубийственным криминалом, в силу известной терпимости этих учений к плоти. Печально то, что эти факты встречаются и в христианской культуре, особенно в отдаленных провинциальных монастырях. Для христианства, почитающего плоть началом низменным, порочным, дьявольским, предаваться блуду, содомии в стенах святой обители — это даже больше, чем просто смертный грех. Но, увы, и это порой не сдерживает страждущих.