— Тебе надо уехать, Джон Иванович, — говорит утром серьезная Лизавета, намазывая ему на кусок батона шоколадное масло. — Сменить обстановку, хочешь, Каблуков, я поеду с тобой?
— Нет, — говорит печальный ДК, — что сейчас от меня толку?
— Толк появится, — смеется Лизавета, — отдохнешь, и все станет нормально.
— Нет, друг мой, — так же печально говорит Каблуков, — я действительно заколдован, в этом все дело. И главное для меня — найти этого колдуна и свести с ним счеты, только тогда я вновь обрету силу.
— Как знаешь, — говорит Лизавета, доканчивая завтрак и прислушиваясь к звуку вертолетного мотора за окном. — Ну а мне пора, счастливо оставаться.
— Куда ты сейчас? — спрашивает бывшую возлюбленнyю убитый горем Каблуков. — Да уж найду куда! — разъяренно отвечает Лизавета и выбегает из комнаты, хотя это совсем не означает того, что она насовсем исчезает и из каблуковской жизни, и из нашего повествования. Но Каблуков пока не знает этого. Каблуков чувствует, как что–то скребет, ноет в сердце, и выходит на крыльцо. Веселенькая груша вертолета, окрашенная в фамильные зюзевякинские цвета (смесь фиолетового, пурпурного и розового), удаляется от дачного кооператива «Заря коммунизма», и тут Каблукова будто осенило свыше: «Неужели это все Виктория?», — думает он и чувствует, как что–то неясное и тревожное внезапно покалывает сердце.
Глава одиннадцатая,
в которой Д. К. посещает офис миллионера Зюзевякина в поисках совета, но из этого не получается ничего хорошего и Каблуков понимает, что его действительно околдовали
Сразу после отлета Лизаветы Каблуков пришел к выводу, что милому и добровольному заточению его наступил конец, ибо — как ни судите, но то, что случилось с ним (произошло, если быть более мягким и корректным в определениях), вещь абсолютно возмутительная, а значит, и нет больше ему душевного покоя, ибо что может быть горше для тридцатипятилетнего мужчины, пусть и определяющего себя лишь как «кусок лысеющей плоти» (это в лучшем случае), чем — тут нужна медицинская формулировочка — «внезапное расстройство основной половой функции». На Каблукова было жалко смотреть, он побледнел, осунулся, он выглядел помятым и пожамканным, печаль, переходящая в траурное отчаяние, тускло светилась в его глазах. Места себе не мог найти Джон Иванович сразу после отлета/отъезда своей бывшей подруги Лизаветы, долго ходил он по дачному участку и даже до близлежащего леска добрел, но ничего не помогало, и тогда решил Д. К., что пора отправляться ему в город, может, общение с Филом Леонидовичем Зюзевякиным поможет найти ответ на сей болезненный вопрос: что же случилось с Д. К. вчерашним вечером?
Проделав все тот же путь, что уже был описан в первой главе данного повествования, ДК вывалился из полупустого вагона предвечерней электрички и стал соображать, где ему проще всего найти сейчас Зюзевякина. Конечно, не исключена возможность, что бодрый предприниматель пребывает в своей резиденции, но вполне возможно, что это и не так: кто знает, что могло взбрести в его лихую голову? И Каблуков отправляется в резиденцию, в ту самую, которую довелось ему покинуть в последний раз при столь странных, более того — загадочных обстоятельствах, но, как он и предчувствовал, Зюзевякина дома не было.
— Они в офисе, — бесстрастно ответствовал Д. К. все тот же, давно уже нам известный дворецкий, немного приоткрыв резную, мореного дуба дверь. Бывать до сих пор в зюзевякинском офисе Каблукову не доводилось, но Д. К. прекрасно знал, где тот расположен — немудрено не заметить этот небоскреб черного стекла в самом центре города, неподалеку от набережной, сорокаэтажный небоскреб со стильным вензелем «Ф. З.» на самой верхотуре.
Каблуков поймал такси и небрежно бросил шоферу.
— К небоскребу Зюзевякина! — Шофер уважительно посмотрел на пассажира, и через каких–то десять минут Джон Иванович уже толкал вращающуюся зеркальную дверь. Личный апартамент Фила Леонидовича находился на двадцать первом этаже, но лифт был скоростным и подъем туда занял у Д. К. всего какую–то минуту, ну, может, две, в крайнем случае, три. Выйдя из лифта, Д. К. оказался в самом начале длиннющего коридора, устланного ворсистым палевым ковром, по стенам висели, как это и положено, подлинники абстракционистской классики, всякие Кандинские, Поллоки и Мондрианы, а в самом конце безжизненно–палевого коридора виднелась большая матовая дверь, которая вдруг внезапно открылась и навстречу Каблукову выплыла очередная Кошаня, только одетая в строгий деловой костюм, с деловой же улыбкой, открывающей белоснежные американские зубы, и с деловым же вопросом: «Чего изволите?»