— Ну, господа хорошие, — молвил тот, — мне пора, а вам счастливо оставаться! — И не дожидаясь ответа, таинственный армянин по фамилии Пезишкян быстро пошел к лодке, покачивающейся в нескольких метрах от берега.
— Надо переодеться, — сказал задумчиво смотрящему на море Каблукову Абеляр.
— А в этом чем плохо?
— Здесь так не ходят.
— Ладно, — послушно согласился Каблуков и поинтересовался, что же ему предлагают надеть.
Надеть ему предлагали кусок материи, судя по всему, льняной, крашенной в нежный, светло–бежевый цвет.
— Что это такое? — отчего–то брезгливо спросил Каблуков.
— Это туника, — спокойно, как больному (впрочем, почему как?), объяснил Абеляр, — то есть ты заворачиваешься в этот кусок материи, скрепляешь его на плече пряжкой, — тут он протянул Д. К. красивую золотую пряжку с переливающимся камнем в центре, — и идешь себе, понял?
— А трусы? — спросил Каблуков.
— Что — трусы? — изумился Абеляр. — А-а, ну, оставь свои, если хочешь.
Каблуков захотел оставить свои, а тунику надел не без стеснительности. Но оказалась она на удивление удобным нарядом, а узкая кайма, шедшая по нижнему краю, очень понравилась Каблукову своей — как он выразился — элегантностью.
— Все? — осведомился Абеляр.
— Все, — ответил Каблуков.
— Тогда пошли.
И они, связав оставшиеся шмотки в большой узел и забросив его в близлежащие кусты, пошли в сторону от моря, углубляясь в солнечный зеленый лес, так непохожий на тот, по которому они пробирались еще вчера утром. На ногах у Каблукова были легкие сандалии — кожаная подошва, вырезанная по форме ступни, и длинные ремешки, опутывающие ноги почти до колена, на плече висела легкая сумка, сшитая из кожи, наряд Абеляра отличался лишь цветом — у Каблукова туника была светло–бежевой, с темно–коричневой каймой, а у Абеляра бело–розовой, с каймой пурпурной. Да еще была у Абеляра увесистая суковатая палка, которой он весело постукивал по легкой и теплой земле.
— А куда мы идем? — поинтересовался Джон Иванович у бывшего единорога. Море давно осталось за спиной, лес все так же радостно шумел вокруг, невысокий, пронизанный насквозь солнцем лес, конец которому был хорошо виден — еще пара стадий (а в стадии, как известно, 178,60 метра), и все — конец лесу, идут веселенькие холмы, засаженные виноградам и оливковыми деревьями, бездонное небо юга, море за спиной, небо и солнце, зелень оливковых деревьев, одуряющий аромат виноградников, так куда, мы все же идем, вновь поинтересовался у Абеляра Д. К.
— В Греческий город, — коротко ответил тот.
— Что? — изумился Джон Иванович. — Он так и называется? На самом деле?
— Считай, что на самом деле, — пустился в объяснения Абеляр. — Ну, если хочешь, можешь взять в кавычки, тогда получится вот так: «Греческий город». Но это не значит, что живут в нем одни греки, живут в нем, в основном, римляне, но есть и греки, и армяне, и прочие народы, да сам увидишь Но надобно нам именно туда, а идти еще где–то с полдня, так что поспешай.
Вскоре они вышли на хорошо утрамбованную дорогу, и ноги стали поспешать сами собой. А потом, где–то действительно через полдня ходьбы, виноградники и оливковые деревья кончились, вновь заблестело море, только уже не утреннее, а предвечернее, но такое же ласковое, с таким же светло–песчаным берегом, по берегу были рассыпаны дома и домишки, кое–где горели язычки пламени, а в гавани покачивались странно изогнутые лодки. Абеляр сел на пригорок, положив палку рядом с собой. Каблуков последовал его примеру, и они сидели так добрых полчаса, смотря на море, на странно изогнутые лодки в гавани, на поблескивающие кое–где язычки пламени, на дома и домишки, смотрели, переводя дух, дав ногам возможность отдохнуть, тихая благость лежала на округе, внезапно послышались чьи–то шаги и мягкий голос спросил:
— Куда идете, путники?
Каблуков оглянулся и увидел красивого юношу лет двадцати двух, черноволосого, большеглазого, в светлой, но давно не стиранной тунике. Юноша стоял и спокойно смотрел на них, а потом вымолвил: — Можно с вами посидеть?
— Садись, — ответил ему Абеляр, — да скажи, куда путь держишь?
— В город, — коротко ответил тот. А потом добавил: — Вы туда же?
— Туда, туда, — скороговорил Абеляр.