— Я вино не буду, спасибо, — ответила она.
— Ранджит? — спросила Никки.
— Я не пью.
— А! Правильно. Тогда, по-видимому, вся бутылка окажется в моем распоряжении, — официант был единственным, кто широко улыбнулся. — Это шутка, ребята, — усмехнулась Никки. — Я буду только газированную воду, спасибо.
— Можешь заказать себе бокал, если хочешь, — смилостивилась сестра.
— Все в порядке, — ответила Никки, и ей показалось, что плечи Минди чуть расслабились от облегчения.
По дороге домой сестры не говорили о Ранджите. Никки терпеливо ждала, когда Минди поинтересуется ее мнением. Когда они вошли в дом и поднялись по лестнице в свои спальни, Никки бросила сумку на кровать и последовала за Минди в ванную.
— Могу я хоть ненадолго уединиться? — проговорила Минди, стирая макияж.
— Ты не спросила, что я о нем думаю.
— Мне и не нужно знать, — ответила Минди. Закрыв оба глаза, она провела по векам салфеткой.
— А как же потребность получить мое одобрение?
— Если честно, мне просто не хочется спрашивать.
— Почему?
— Ты почти не разговаривала, после того как принесли еду. Ранджит пытался узнать тебя получше, а ты давала односложные ответы.
— Мне не о чем говорить с такими парнями.
— С какими «такими»?
— Сама знаешь.
— Нет уж, просвети меня, пожалуйста.
— Он кажется довольно консервативным.
— И что в этом плохого?
Никки долго разглядывала сестру.
— Он каждый раз будет чувствовать себя неуютно, если мне захочется выпить? И морщить нос, когда от меня несет табаком? Я чувствовала себя беспутной младшей сестрицей — из тех, кто портит репутацию семьи!
— Ранджит работает над собой, — сказала Минди. — Он вырос в традиционной семье. И слегка обалдел, когда я сообщила ему, что ты барменша и живешь над пабом.
— Он знает о моей роли в истории с рассказами?
— Да.
— И как отреагировал?
— Ему было не по себе.
— Ну надо же!
— Но Ранджит постепенно меняет свое мнение. Он так заботится обо мне, что хочет усвоить более широкие взгляды. Просто это займет у него какое-то время.
— Зачем быть с тем, кто только начал работать над собой? Ты можешь найти того, кто уже добился определенного прогресса.
— Традиционное воспитание имеет и свои плюсы. Ранджит ориентирован на семью и почтителен. Никки, ты вечно твердишь о зашоренности окружающих, а сама считаешь, что существует только один способ жить и влюбляться. Любой, кто не похож на тебя, делает это неправильно.
— Вовсе нет! — запротестовала Никки.
Минди, бросив салфетку в мусорное ведро, протиснулась в дверь, чуть сдвинув сестру, вошла в ее спальню и, схватив с комода письмо, взмахнула им в воздухе. Никки, пытаясь отобрать свою корреспонденцию, сердито воскликнула:
— Какого черта, Минди?
— Я его выброшу.
— Отдай!
— Не знаю, что там написано и от кого оно, но это письмо явно сводит тебя с ума.
— Оно тут совершенно ни при чем…
— Тебя что-то тревожит, и я прекрасно вижу: письмо имеет к этому прямое отношение. Каждый раз, когда оно попадается тебе на глаза, у тебя становится такой же несчастный вид, как сейчас, — словно ты через секунду заткнешь уши и начнешь петь «ля-ля-ля», пока тебя не оставят в покое. Читай, или я его выброшу!
Минди бросила письмо на кровать и ушла в свою спальню, плотно закрыв за собой дверь. Никки была слишком ошеломлена, чтобы что-то крикнуть ей вслед. Она села на кровать. По потолку медленно скользил свет фар проезжавшей мимо дома машины. Было слышно, как Минди бродит по комнате.
— Мин?
— Что?
— Ничего.
Минди промолчала. Затем до Никки донеслось:
— Дура.
Никки усмехнулась, придвинулась к стенке, разделявшей их комнаты, и со всей силы ударила в нее пяткой. Минди ответила тем же — совсем как в детстве. Несколько секунд в комнате сестры было тихо, после чего раздался ее голос:
— Привет!
— Да? — спросила Никки.
— Еще не спишь?
Слащавый тон Минди свидетельствовал, что она обращается не к Никки. Послышалось сдавленное хихиканье. Сестра говорила по телефону с Ранджитом. Никки уже занесла было ногу, намереваясь в последний раз стукнуть по стене, но передумала. Вместо этого она взяла с покрывала конверт, глубоко вздохнула и вскрыла его.
Дорогая Никки!
Надежды, что ты будешь читать это письмо, не ощущая обиды и отвращения ко мне, у меня нет. Я тебе врал, хотя в любой момент мог рассказать о своем браке и разводе, но предпочитал все скрывать, потому что боялся предстать перед тобой в невыгодном свете. Ведь, по всеобщему мнению, этот распавшийся брак — на моей совести. Это моя персональная катастрофа. Свидетельство несостоятельности в качестве взрослого человека — ничтожество, подвел и опозорил семью! Я пытался убедить в этом себя.