Происшествие, о котором я намереваюсь рассказать, случилось в один из обычнейших вечеров, когда я, как уже повелось, принимал десятка три обитательниц веселого дома со всякими случайными и неслучайными гостьями, перед каковыми я никогда не запирал двери своего жилья. Все было как всегда. Дело уже шло к развязке, которая словно бы рождалась где-то в глубинах моего естества, чтобы прорваться наружу через то самое орудие, которое услаждало моих прелестниц. Я крикнул «берегись», но одна из девушек не успела увернуться и была сбита мощной струей (в очередной раз должен оговориться: к преувеличениям я отнюдь не склонен, в особенности, если речь идет о моей собственной персоне; не хочу предстать перед своим читателем этаким хвастунишкой: если я говорю «мощная струя», то естественно имею в виду взгляд на сей феномен пострадавшей), что имело последствия, о которых я в ту минуту не мог даже и догадываться. Бедняжка отделалась легким испугом – через мгновение она поднялась на ноги и не без удовольствия принялась размазывать белесую жидкость по телу. Кто бы мог подумать, что такой пустяк повлечет за собой результаты несоизмеримые?
Как я узнал потом, бедняжка эта в детстве перенесла болезнь, вызвавшую у несчастной хромоту кстати, именно поэтому она и не успела увернуться от моего извержения), однако малютка настолько свыклась со своим недугом, что вела или пыталась вести нормальный образ жизни, ни в чем не отставая от своих сверстниц.
Прошло два дня, и моя случайная гостья уже почти забыла о том происшествии, разве что сохраняла в памяти приятственные стороны своего визита ко мне, но вот на третий день после нечаянной ванны, которую она приняла на моем табурете, малютка почувствовала резкое улучшение. Ещё через два дня хромота у нее прошла полностью, деятельность мышц восстановилась, а кожа в местах контакта с моей семенной жидкостью приобрела необыкновенно здоровый и упругий вид.
Обо всем этом мне стало известно неделю спустя, когда я снова увидел уже знакомое мне личико. У девушки в руке было ведерко средних размеров, и она караулила с ним у моего готовящегося к фонтанированию отверстия. Ведерко быстро переполнилось – большая часть жидкости пролилась через край, но моя гостья была довольна. Она попросила меня как можно осторожнее опустить её на землю и бережно, чтобы не расплескать, понесла ведерко к выходу, словно это был какой-то драгоценный нектар.
Я остановил её и попросил объяснить, что значит сие странное явление. Выяснилось, что добрая душа несет ведерко к своей престарелой бабушке, страдающей подагрой и прострелом. Тогда же она рассказала мне о том, какое целебное воздействие произвело на нее мое семя, размазанное ею по телу в порыве сладострастия. Я же со своей стороны как врач предостерег ее, просил не впадать в заблуждение. Возможно, её исцеление объясняется другими причинами, а моя семенная жидкость лишь послужила благоприятным фоном, на котором пошёл положительный процесс выздоровления. Однако девушка была полна воодушевления, и разубедить её мне не удалось. Она твердо обещала сообщить мне, будет ли благоприятным воздействие сей панацеи на её бабушку. Остальные мои гостьи слушали наш разговор и, видимо, фигурально выражаясь, мотали на ус. У одной из них, ещё не успевшей спуститься с табуретки, в руках неведомо откуда взялся пузырек, который она принялась заполнять из пролитой на поверхность лужицы. Другая стала черпать жидкость из лужицы горстями и размазывать у себя по бедрам и груди. Остальные, уже спустившиеся вниз, делали попытки вскарабкаться назад по ножкам табурета, я же чисто машинально, продолжая разговор с моей выздоровевшей прелестницей, подставил им ладонь и перенес наверх. Через несколько мгновений поверхность табуретки была сухой, разве что чуть поблескивала влагой.
Слухами, как известно, земля полнится. И слух о чудодейственной силе моей семенной жидкости распространялся по Лилипутии, как чума по Европе. Число выздоровевших, передавали досужие языки, давно перевалило за все разумные пределы и по всем подсчетам уже превысило все население Лилипутии. Ходили разговоры о чудесных исцелениях: стоило поставить примочку из моих соков на больное место или орган какого-нибудь лилипута на смертном одре, как он вставал с постели и исполнял любимый народный танец – с припрыгиваниями и приседаниями, хлопками в ладоши и переворотами через голову. Не знаю, насколько достоверны были эти рассказы, но ажиотация, поднявшаяся вокруг нового целительного средства, превосходила все мыслимые и немыслимые рамки. Так или иначе, но я благодарен судьбе, занесшей меня на самый край земли, где затерялась эта крохотная страна, которая, смею надеяться, извлекла из моего присутствия немалые выгоды.
Такой поворот событий дал мне счастливую возможность ближе изучить лилипутские нравы. Я был свидетелем не только лилипутской зависти, коварства и скаредности, но и беззаветной любви, которая готова на самопожертвование и не остановится ни перед чем. Такая любовь может явить пример и для наших соотечественников, многие из которых до сей поры пребывают в косности и превыше всего ставят собственное благополучие, повернувшись спиной к материям духовным и чувственным.
Эта пара появилась перед моей обителью ранним утром, когда я ещё спал. Он остался сидеть в карете, она ждала моего пробуждения у дверей, так как мой слуга, зная, сколь трудную ночь я провел (число гостей в предыдущий вечер превысило полсотни, и ни одна из них не ушла, не получив того, за чем приходила), отказался впустить её раньше, чем я проснусь, невзирая на то, что она представилась (хотя имени своего и не назвала) женой нардака и к тому же важной персоны в лилипутской иерархии.
Я благодарен своему слуге за столь искреннюю заботу обо мне. Должен отметить, что все мои слуги – а их число доходило до двух сотен – хотя и были на содержании казны Его Величества, а от меня не получали ничего, кроме доброго расположения духа (впрочем, они неплохо кормились с моего стола и были заинтересованы в том, чтобы я как можно дольше оставался на иждивении Его Императорского Величества), были искренне привязаны ко мне и пеклись о моем благополучии, как если бы я был их отцом или благодетелем.
Дама покорно ждала моего пробуждения; наконец я открыл глаза, приподнялся на своей постели и увидел слугу, стоящего на уровне моей головы на специальной подставке-лестничке, которая была сделана, чтобы слуги имели возможность подниматься на кровать и менять спальное белье, что и делалось регулярно не реже раза каждую луну.
Он доложил, что меня дожидается одна знатная дама и дело, видать, срочное, раз явилась она ни свет ни заря. Я сказал, что готов принять её немедленно, слуга сбежал по лестничке, и через мгновение – я даже не успел подняться с кровати – появилась хорошенькая лилипуточка в самом расцвете лет. По выражению её личика я сразу же понял, что её привела ко мне крайняя нужда, о коей она и не замедлила мне сообщить. Она говорила, смущаясь и отводя взор – по всему видно было, что решение прийти ко мне далось ей нелегко. Она сказала, что наслышана обо мне с самой хорошей стороны, что вся Лилипутия только и полнится слухами о моих достоинствах и безотказной доброте. А уж о том, какие чувства испытывают ко мне больные и убогие, которые моими заботами забыли о своих болезнях и убогости, и говорить не приходится. Она знает о чудодейственном средстве, которое я щедро раздаю народу Лилипутии, и надеется, что я не откажу ей в её просьбе и выделю малую толику на лечение её несчастного мужа, который в нетерпении дожидается её у дверей, изводимый жестоким недугом, не дающим ему и шагу ступить без мучительной боли. Ни сесть, ни встать, ни отправлять государственные обязанности он не может вот уже пятую луну и грозится наложить на себя руки. Ко мне они решили прибегнуть как к крайнему средству, а если я не помогу, то им и в самом деле ничего не останется, как уйти из жизни, потому что она, конечно же, не отпустит в мир иной своего дражайшего супруга в одиночестве, а уйдет вместе с ним.