Из слов Плиния Плания сделала вывод, что в Риме отсутствовала какая бы то ни было семейная политика, а браки заключались из опасения, как бы не вымер род. Я возразил, обратив внимание Плании на то, как легко было кого-нибудь усыновить и дать ему свою фамилию. Зачем же римляне женились, а после — столь же легкомысленно разводились, без согласия и даже уведомления супруга? О разводе Мессалины с Клавдием, который в общей сложности был женат четырежды, знала каждая галка на заборе, только не сам император. Как соотносились матримониум и любовь?
Я рекомендую Плании не разграничивать проблему брака и вопросы любви и эротики, но делаю это робко, опасаясь конфликтов. Главный аргумент против — римская поэзия, превозносившая «вечную любовь» и «нерушимый союз святой дружбы» лишь применительно к любовницам. Только им, своим dominae,[29] клялись поэты в любви и верности до гроба. «Госпожой», обычно воспеваемой под каким-нибудь греческим именем, могла стать любая женщина: темнокожая ливийская рабыня, неграмотная проститутка средних лет, вольноотпущенная воспитательница детей, девочка-подросток docta puella[30] и ее мать-аристократка. За одним исключением: dominae не могла быть супруга поэта. Если таковая у него имелась, сей постыдный факт скрывался. Было явно не принято любить собственную жену. Отголоски той традиции можно обнаружить и сегодня, не правда ли? Обожать супругу — словно бы немного неудобно, во всяком случае в Италии. Да и в других местах, пожалуй, тоже.
Плания утверждает, что эта римская традиция породила «комплекс Петрарки, который затыкал уши воском, дабы стоны безымянной жены, рожавшей за стеной очередное чадо, не мешали ему сочинять сонеты к Лауре». За ужином я брякнул что-то критическое об этой не слишком удачной формулировке, Плания же в ответ, опрокинув бокал красного вина, вскочила из-за стола и выбежала из столовой. На пороге она споткнулась, а я подавился тушенным в миндале морским языком, который приготовил специально для Плании. Сейчас я ее жду. Она не возвращается. Я отнес посуду в кухню и открыл холодильник. С дверцы упал магнит в форме жабы, которым Плания прижимает список того, что нужно купить.
Знаешь, Ролан, в последнее время я сильно продвинулся. Из цыгана получился обыватель. Помнишь, каким я был когда-то? Колтуны на голове, пластиковые сандалии, подвязанные веревкой? Помнишь, как мы впервые отправились на пляж, я разделся, а ты в ужасе заорал: «Да ты, Сильвио, из Освенцима, что ли, вернулся?» Кто бы мог подумать, что я отращу животик, стану носить размер XL, полюблю готовить, стирать в стиральной машине (Плания даже называет меня енот-полоскун), ходить за покупками. В пятницу вечером я по-детски радуюсь в предвкушении субботней ярмарки. Сажусь за письменный стол, надеваю очки и изучаю список необходимых покупок, в котором всегда что-нибудь да пропущено. Плания мелочами не интересуется. Я — наоборот. Замечаю, что масла в бутылке осталось на донышке, что кончается лук. Свежую зелень я всегда покупаю у своего давнишнего знакомца. Помнишь Робертино? Хромоногого немого с улыбкой во весь рот.
Я понаписал тут всякой ерунды, Ролан, чтобы скрыть свою подавленность. Это письмо я откладывал со дня на день. Тебе хватает собственных горестей, не хотелось морочить голову еще и своими проблемами. Но мне необходимо выговориться, спросить совета. Ролан, с Планией что-то не в порядке, а стало быть, и со мной тоже. Ты знаешь, что она значила для меня с самого начала, с первого взгляда! Помнишь, как мы стояли на вершине лестницы, дышавшей жаром? Тыльной стороной ладони я утирал со лба пот, взволнованно следил за маневрами шофера в белых перчатках. Из черного лимузина появилось гибкое существо в ниспадающей черной тунике на узеньких бретельках. Ты помахал рукой, девушка увидела тебя и направилась к нам. Она шла быстро, но мне казалось, будто это длилось вечность. В нетерпении я хотел броситься ей навстречу.
Первое впечатление я сохранил в душе до сих пор: такой я и вижу Планию. Меня потряс застывший горящий взгляд огромных черных глаз — широко распахнутых, обведенных темными кругами. На шее у нее была бархатная ленточка с головой Медузы, искусно вырезанной из слоновой кости. Тебя она поцеловала в щеку, мне протянула руку. Подул ветер, Плания машинально откинула назад волосы. На запястье у нее я заметил свежий шрам. Смешался. Плания заметила мой взгляд, покраснела. Как бы она реагировала, если бы знала, что ее друг Ролан подробно рассказал мне обо всем?