Подвернулся подходящий случай: папа вернулся за полночь, слегка под хмельком; сразу лег. Я сняла с себя все, кроме лифчика, и скользнула в постель. Отец ничего не заметил. Он крепко спал, храпел. Я протянула руку к ширинке, прильнула к отцу: ощутила твердость у него между ногами. Папа засопел раз, другой. Прижал меня к себе. Потом засопел в третий раз и проснулся. Почувствовал мою наготу и, как ошпаренный, выскочил из постели. Заперся на ключ у себя в кабинете. Ночь провел на козетке, на рассвете ушел. На кухонном столе оставил записку: «С сегодняшнего дня ты спишь отдельно».
С этим я смириться не могла. Начался ад. Отец запирался в спальне, я безумствовала. Раздевалась донага и билась о дверь: лицом, грудью, животом, ягодицами. Однажды майской ночью я так поранилась, что утром отцу пришлось везти меня в больницу. На вопрос, что случилось, я зарыдала и «призналась», что папа меня избил и изнасиловал. Пришел гинеколог. Он осмотрел меня и понял, что я лгу. Отправил к психиатру, тот — к психоаналитику: идиоту, который мне поверил.
Знаешь, сколько продолжался мой психоанализ? Шесть лет. Конец ему положил лишь отъезд из Афин. По мнению доктор Бласс, на психоаналитика следовало бы подать в суд, но этот болван уже умер. Именно он вбил мне в голову то, во что поверил сперва ты, потом Сильвио, то есть нагромождение лжи. С помощью психоанализа я должна была «вспомнить» отцовское преступление.
Мой целитель тоже практиковал психоархеологию, только использовал не метод расслабления, сна, спокойствия, укрепления воли. О нет! Он гипнотизировал меня и терроризировал, чтобы внушить то, во что сам хотел верить. Регулярно усыплял, предварительно зачитывая подробные описания жутких сексуальных сцен. Я погружалась в кошмарные сны, от которых он меня внезапно будил — одним и тем же вопросом: папа делал с тобой то же самое? Я неизменно отвечала: да.
Доктор Бласс спросила, не приходило ли мне когда-нибудь в голову, что психоаналитик был в меня влюблен и поэтому жаждал уничтожить папу в моих глазах. Нет, я никогда об этом не думала, но теперь полагаю, что это более чем правдоподобно. Начало лечения было очень странным: психоаналитик при мне разорвал письмо от психиатра, в котором наверняка содержалась информация о моей девственности. Потом взял меня за руки и прошептал, что врачи — «заодно с отцом».
Однако доктор Бласс не возлагает всю вину на психоаналитика. Она подозревает, что я, когда билась головой о дверь, могла получить сотрясение мозга. А я почти уверена, что анорексия, которой я заболела в шестнадцать лет, привела к серьезным гормональным нарушениям. Действительно, перед выпускными экзаменами у меня на несколько месяцев прекратились менструации, а я вообразила беременность, виновником которой был, ясное дело, отец. Когда месячные возобновились и сопровождались сильным кровотечением, я вбила себе в голову — и аналитику тоже, — что это выкидыш.
По мнению доктор Бласс, следствием «патологической лжи, в которой я увязла в период созревания», было метание между двумя противоположными фантазиями. Я страдала манией преследования и поэтому искала у тебя помощи, просила помочь «бежать от отца» и устроиться за границей. Одновременно я маниакально желала вечной связи с отцом, которого не могла предать. Поэтому речь шла только о фиктивном браке. Я готова была согласиться лишь на «непорочный марьяж».
Ужас, правда? А может, все не так уж страшно? — «Вы стряхнете с себя абсурд, словно слезинку», — повторяет доктор Бласс и подводит меня к зеркалу. Я наконец стала похожа на женщину. Грудь, бедра… лицо округлилось. Самое большее через месяц приедет Сильвио. Сегодня я отправила ему свое первое в жизни любовное письмо. Написала: скоро я стану твоей женой, и мы поедем на медовый месяц в Кей Вест, на самый южный остров США. У нас все впереди: мне только тридцать лет, я люблю тебя больше жизни, хочу иметь от тебя ребенка.
Завтра, Роло, я напишу отцу. Попрошу у него прощения. Приглашу к нам в Урбино. Я должна написать и моему малышу Кристосу, помирить его с папой.
Роло, а что с Эдмундом? Я часто о нем думаю. Я рассказала доктор Бласс о нашем мальчике. К сожалению, она считает, что Эдмунд страдает шизофренией, которая будет прогрессировать, пока не изобретут эффективное лекарство. Однако доктор полагает, что ждать осталось недолго, так что не будем терять надежду.