— Он хочет, чтобы я это сделал? — Резкие ноты голоса Падшего резали нежный слух Икатан. — И кто после этого дьявол?
Икатан молчала, ее била мелкая дрожь, с каждой секундой она все отчетливее понимала, что этого нельзя допустить. Ее затопляли картины боли и отчаяния, и чего-то еще, того самого неуловимого большего. Ко всему прочему, она не испытывала к Падшему ни ненависти, ни отвращения. Ей хотелось взять его за руку и остановить его горький смех.
— Убери чертову бумажку, — его рука метнулась к ней, и выбила пергамент из пальцев. Свет ушел вместе с написанными словами. Она осталась перед Падшим неприкрытой и беззащитной. Сердце беспомощно сжалось в груди, глаза встретились с его глазами, и он, наконец, увидел ее.
— Этого не может быть, — прошептал он, пронизывая ее взглядом, сминая, препарируя, проникая внутрь. Он заставил ее почувствовать себя перед ним абсолютно голой.
— Лили, — его рука коснулась ее щеки, и по телу побежало тепло. Совсем другого рода, нежели с Синглафом, но в нем было столько нежности и печали, сколько ни в одном другом прикосновении. Икатан осмелилась и пустила его в свою душу, позволила войти.
Воспоминания гигантской волной накрыли ее с головой. Там было все: и рождения, и смерти, и боль, и счастье, и муки, и жертва. И ответы. На все мучившие ее вопросы. И на самый главный вопрос из всех: «кто я?»
— Лили, — вновь повторил он, и его пальцы на ее щеке задрожали.
— Ник, — прошептала она, узнавая. — Ник, — ей хотелось повторять его имя до бесконечности, словно ее губы соскучились по этим звукам, словно сердце боялось вновь забыть его. Она знала, что даже от его прикосновения не должна была вспомнить. Это означало лишь одно: что ее нельзя было исправить. Она и в своем невероятном воскрешении сумела стать ошибкой.
— Но как? — его пальцы убрали прядь волос с ее лица и заложили за ухо. — Я видел, как ты растворилась в коконе со смертельной раной. Ты помнишь?
— Да, — выдохнула Лили. Она помнила. Она помнила все, хотя и не должна была. Начиная со своих земных жизней и заканчивая историей их катастрофы, пытаясь избежать которой, она вернула время вспять и пожертвовала собой. Она помнила все, вплоть до последнего сантиметра стали, входящей в ее живот. И то, как недоуменно и почти холодно смотрел на нее Ник, который ее не знал. Ник же, стоящий перед ней сейчас, едва ли выглядел безразличным.
— Но как? — запинаясь, спросила она. — Ты разве знаешь, кто я?
— Меня нельзя вытеснить из времени, в котором я был. — Мрачно ответил он. — С течением времени память другой ветви вплетается в текущую.
— И сколько прошло времени? — с замиранием сердца спросила Лили. — Что сейчас происходит там?
— Ты служишь на кухне, — криво усмехнулся он, и Лили потухла. — По-моему, очень мило, — оскалился он, а Лили вдруг почувствовала себя не в состоянии больше смотреть ему в глаза.
— Хочешь, заключим с тобой сделку? Ты ведь их любишь? — его глаза заискрились. — Пусть у меня нет теперь Рамуэля, но я найду для тебя что-нибудь интересное. — Он снова был прежним: подлым, жестоким, чужим, нежность ей или пригрезилась или исчезла бесследно. Боль кислотой разъедала душу теперь, когда она помнила.
Она не может и не должна никому говорить о том, что с ней снова случилась ошибка. Ей нужно вернуться на небеса, к Синглафу. Он обещал, что с ней будет все хорошо, а значит, так и будет. Он никогда не станет играться с ней и использовать, как Ник. Никогда не позволит себе поглумиться. И у него никогда не будет этих безумно красивых разноцветных глаз, глядящих в самую суть души.
— Может, желание? У тебя все еще есть желания? — тем временем продолжал он.
— Нет, — Лили покачала головой. — И у меня другое имя.
— Что-нибудь труднопроизносимое? — съязвил он.
— Только для вашего рода. — Ответила она, как учил Синглаф.