— Узнаю учителя, — мрачно изрек Аба.
— Мне пора.
— Я могу и не отпустить тебя, — ядовито произнес он.
— Не думаю, что тебе нужно здесь полчище светлейших, — ответила Икатан, блефуя, хотя прекрасно понимала, что никто из них не спустится так глубоко. А сил света божия будет недостаточно.
— Уходи, — бросил он. И как только из его голоса исчез яд, Икатан показалось, что в нем скользнула боль.
Она двинулась от него прочь, чтобы покинуть комнату, и затем разобраться со всем остальным, но ноги сами остановились у порога.
— Ты ведь не выполнишь его указ, верно? — спросила она с надеждой.
— С какой стати мне его выполнять, — отозвался он. — И с какой тебя это волнует?
— Они ведь не вынесут этого, души.
Их взгляды вновь встретились на мгновение, и снова ей показалось, что перед ней стоит тот самый любящий мужчина, который знал и понимал в ней все. Затем он кивнул, указывая ей на дверь, и на этот раз Икатан шагнула.
4
Она вернулась и не вернулась одновременно. Больше не было счастливой светлой Икатан, умевшей дарить радость. Что-то сломалось внутри. Братья приветствовали ее возвращение, Синглаф был более сдержан, потому что знал, что ее путешествие не могло пройти бесследно. И лишь когда она начала подолгу исчезать на земле, все они заподозрили неладное. Все чаще в их фразах звучало слово «яд» и «отравлена». Она могла согласиться с ними: в чем-то они даже были правы.
В ее любимом городе была поздняя осень. Икатан вновь пришла на угол к аптеке и попыталась отыскать глазами старушку-попрошайку, но то ли из-за холодов, то ли еще по какой-то более грустной причине, ее больше не было на месте. И сама ступенька у колонны показалась Икатан осиротевшей без худенькой сгорбленной фигурки. Девушка попыталась отогнать прочь печальные мысли и поглядела на остановившегося рядом с ней подростка. Он не замечал ее, отбивая ногой ритм в такт музыке в наушниках. Волосы на его голове были небрежно растрепаны, куртка потерта и не подрублена. Всем своим видом он выражал протест миру, но лицо его все еще хранило невинное детское выражение вопреки всем протестам. Икатан потянулась к нему своей любовью, и вдруг увидела его одновременно выросшим, парнем с небритой двухдневной щетиной, затем мужчиной с мешками под глазами и легким похмельем, а потом и вовсе стариком с обвисшей кожей и горбатой спиной. И все это за какую-то секунду. Икатан отшатнулась от него, а он все также стоял, отбивая такт.
Она больше не могла видеть в них лучшее? Ей так нравилось смотреть за ними, неужели она больше и этого не могла? Теперь Икатан видела их другими, видела их во все времена одновременно, словно сразу наблюдала рождение и смерть. И это было невыносимо больно. Будто знать, что все рожденное — прах, а значит, нет в нем никакого смысла. Все больше слова об отравлении приходили ей на ум — быть может, братья совсем не далеки были от истины, несмотря на то, что во время ее визита в ад произошло куда большее, чем они думали.
Морщинистая рука потянула ее за рукав пальто, и Икатан улыбнулась, обернувшись и узнавая — перед ней была та самая старушка, которую она провожала в прошлый раз в аптеку.
— Здравствуйте, бабушка, — приветливо заговорила Икатан, радуясь тому, что в этом человеке ей уже нечему было огорчаться, она и так приближалась к окончанию своего жизненного пути.
— Здравствуй, деточка, — ответила старуха, и в глазах ее не мелькнуло никакого узнавания.
— Вы меня не помните? — спросила Икатан.
— Тебя, деточка? — переспросила старушка, подслеповато всматриваясь в ее лицо. — Ты прости старую. Я тут не могу вспомнить, как до дома дойти. Вышла в аптеку вот.
— Вы вспомните, — терпеливо отозвалась Икатан и коснулась ее плеча ладонью. Теплая волна потекла по спине и затылку пожилой женщины, и встрепенувшись, она пристально взглянула на девушку.
— А, сердечная моя. Бывает, как найдет на меня затмение… — махнула она рукой и улыбнулась. — Так как там твои дела?
Икатан молчала, радуясь тому, что бабушка вспомнила и, колеблясь, не зная, стоит ли ей выкладывать свою историю.
— Как его зовут? — не отступала старушка.
— Ник, — так хорошо было открыться кому-то, сказать его имя, пусть эта женщина его и не знала никогда, но все же.
— Любишь его? — хитро взглянула та.
— Да, — просто ответила Икатан. — Люблю, и всегда любила, — вздохнула она.
— Ну вот, видишь, слепая-слепая, а права была бабушка, — довольно откликнулась старушка. — Только что-то ты все одно какая не веселая.
— Все хорошо, — улыбнулась ей Икатан, но улыбка вышла вымученной, ненастоящей.