А потом открыла глаза и с бешено бьющимся сердцем поняла, что отовсюду по-прежнему льется белый свет, и еще на капельку труднее подняться.
Глаза воспалились и стали болеть от сияния. Леония уже пару раз поглядывала на нее искоса, и Лили понимала, что ее состояние не останется незамеченным, но скрывать его становилось с каждым днем все сложнее. Уже не могло быть и речи о том, чтобы она несла какое-либо утешение вновь прибывшим. И однажды вечером, когда она обычно отправлялась к вратам, чтобы проводить в очередной раз солнце вместе с Паоло, Лили вовсе не смогла подняться. Руки и ноги оказались слишком тяжелы. Пара тщетных попыток встать дала ей понять, что она больше не в состоянии двигаться самостоятельно.
— Паоло, — Леония была бледна, как никогда, а ее итак немаленькие глаза округлились.
— Что стряслось? — он был на своем посту у врат.
— Лили, — прошептала Леония, не зная, как объяснить. Но Паоло был тем человеком, которому объяснения не требовались. Он мгновенно скользнул без излишних вопросов в калитку и последовал за торопливыми шажками Леонии.
— Паоло, она не может подняться, — на ходу, наконец, заговорила девушка. — Я пыталась помочь ей, но у меня ничего не вышло. Ее руки, все тело так тяжело, что это просто невозможно.
— Ну вот, — глухо проговорила Леония, когда они подошли к тому месту, где лежала Лили. За то время, что Леония ходила за помощью, ее тело словно ушло на пару сантиметров вглубь под собственной тяжестью.
— Этак она продавит фундамент города, — заметил Паоло в своей привычной прямолинейно-насмешливой манере.
— Но что же делать? — всплеснула руками Леония.
— Похоже, пора ей отправляться ниже, — произнес Паоло.
— Но мы же за нее в ответе, — пролепетала Леония.
— Значит, нужно передать на седьмые небеса, что уже нет. — Паоло опустился рядом с Лили на колени и попытался ее приподнять, но все его усилия оказались напрасными — ноша была слишком тяжела, невообразимо тяжела. — Плохи дела, — тихо проговорил он, а Лили открыла глаза, но взгляд ее не выглядел осмысленным.
— Передавать ничего не нужно, — услышал Паоло голос за своей спиной и обернулся. Леония успела предусмотрительно отойти подальше от мрачной фигуры. — Посторонись, — Марк безо всяких любезностей отодвинул Паоло и склонился над Лили.
— Она слишком тяжела, — начал Паоло, но Марк одним движением подхватил ее на руки и поднялся, удерживая Лили так, словно она не была неподъемной. — Но как ты… — осекся Паоло, потрясенно глядя на Марка. Но тот ничего не ответил и лишь сосредоточенно молча направился к вратам.
— Как ты думаешь, куда он ее понес? — не удержалась Леония, встревожено глядя им вслед.
— Вниз, — ответил Паоло, но, говоря это, он больше не имел в виду землю.
12
Лили хлопала глазами, приходя в себя. Вокруг был только песок и ветер, и суровое лицо прямо над ней.
— Марк? — прошептала она непослушными губами, узнавая.
— Да, — отозвался он, помогая ей сесть.
— А как же вторые небеса? Где мы?
— Они для тебя больше недоступны. Мы на земле, в аравийской пустыне.
— Но что случилось?
— Я мог бы спросить об этом тебя, но не стану. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы не провалиться с тобой глубже, чем просто на поверхность земли. — На его лице как всегда не отражалась ни одна эмоция. Он говорил так, словно они обсуждали нечто заурядное. А Лили судорожно пыталась вспомнить все последние события.
— Я стала слабеть, а потом вовсе не смогла подняться…
— Знаешь, что будет с демоном, если забросить его на небо, конечно, если он тут же не сгорит?
— Что?
— То же, что и с черным грузом, с которым ты знакома. Провалится вниз. Туда, где ему и место.
— Нет, — Лили покачала головой, не желая верить. — Этого не могло случиться. Нет.
— Именно это и случилось. Я не запирал бы тебя на вторых небесах, а сразу отправил на все четыре стороны. Но это было решение Синглафа. Теперь же я рад, что он поступил именно так.
Лили смотрела на него молча, переваривая услышанное. Неужели ее страсть, сны, мысли свели на нет все светлое, что в ней было? Неужели ей больше никогда не суждено увидеть Синглафа? И Марк — последняя милость для нее, чтобы не совершать падение сквозь толщу, мучительное и позорное.
— Чему же ты рад? — теперь уже на лице Лили перестали отражаться эмоции, потому что демонстрировать их было еще больнее, чем не выражать ничего.