С необъяснимо-иронической улыбкой.
…От бухты пахло рыбой и соляркой.
андрюша
сонные белые птицы падали с неба
падали медленно тяжкими хлопьями снега
в жадные руки редких случайных прохожих
льдом обжигая цветное искусство кож их
крались вдоль стен огненные лисицы
сверкали глазами их хищные женские лица
сыпали искрами их пушистые шкурки
под ноги прохожих
давившие их как окурки
царь здешней природы был парень простой и добрый
он шел спотыкаясь
зелёной изъеденный коброй
в улыбку воткнув стебелёк экзотической травки
теряя из рваных карманов иголки-булавки
конечно он видел как с неба падали птицы
и как полыхали в потемках злые лисицы
и кобру видал
но решил что это гадюка
и громко ругал
композитора видимо
глюка
письмо 1
почём моя печаль
мои слова и жесты?
не более рубля
имейте то в виду
мне Вас не жаль
ля-ля
я девушка из жести
кариатида в Вашем мысленном саду
я из гранита
пластика
бамбука
я из бетона марки М150
ja-ja[щерица]
это Вам наука
влюбляйтесь впредь в рысят/крысят/бесят
о, я всегда права
всегда даю уроки
моя любая чушь – как красная строка
смеюсь
мои глаза наивны и жестоки
и невесома отстраненная рука
хочу Вас научить не быть таким стеклянным
и я Вас разобью
Вам начинать с нуля
Вам лучше быть нулём
героем безымянным
ведь я Вас не люблю
я Вам вредна
ля-ля
письмо 2
случайный отчаянный неприкасаемый
рваный размытый дождями-туманами
льётся стаканами
светится ранами
странными странными
смотрит очами
морочит речами
шепчет печально:
"Каин я, Каин…"
как-то неправильно
я, значит, Авель, но
вот уж не выйдет у Вас, мой нечаянный
что ж Вы сидите, уж выпили чаю мы
поговорили уже о погоде
что же Вы медлите
что не уходите
смОтрите
руку не отпускаете
чувствую – плачете
чувствую – таете
сизым дымком в подсознанье вплываете
где-то витаете
как Вы считаете
Вам всего этого вправду ли хочется
или же блажь Ваша от одиночества
всё это Ваша разукомплектованность
замкнутость, скованность, закомплексованность
кроме меня Вас никто не послушает
вот Вам и кажется, будто я лучшая
Вы меня только не слишком пугайте
тайте, летайте, с ладони читайте
что во мне тёплого – всё забирайте
чего не хватает Вам – нате, хватайте
дайте
лицо Ваше бледное дайте
Вы так слабы
Вы со мною не справитесь
Я
замерзаю
Вы
плавитесь
плавитесь
письмо 3
…какая love, о чём вдруг это Вы?
Вся эта love идёт от головы,
от бедной нездоровой головы,
ведь Вы ж не безголов.
Вся love – банальный лов
на глупого живца.
Не надо слов –
живцу уже, наверно, всё равно,
не надо этой смерти на кресте –
смешно.
Вы всё же взрослый мальчик,
Вам не по росту крест
и мал венок колючий,
и Ваши гвозди из папье-маше.
Смешно, мон шер.
Мон шер, всё несерьёзно,
и в чаше Вашей клюквенный сироп.
Собаки спят, они объелись мяса,
собакам снится хлеб и молоко,
при виде Вас они, увы, плюются
и рвать на части вовсе не спешат.
О да, я знаю, это обижает –
такое равнодушие собак,
о да, я знаю, всё опять не так,
и бытие без драм – что брак без драк:
сугубый быт и никакого развлеченья…
И жизнь без смысла Вам,
и чай Вам без печенья,
все булочки другим, а Вам лишь горький мак,
поддельный алкоголь и чуждые невесты
и в чёрном платье призрачная я –
деталь испроченного патефона,
упорно набивается в сестрицы
с пустой страницы злобного письма,
чьей личной жизни вздорная тесьма –
петля на вашей шее, не иначе.
Так вот, она желает Вам удачи,
хотя ещё не точно знает, в чём,
но если надо – так ударит кирпичом,
имейте это на своем активе.
А кстати, ничего, что я на Вы?
Настя, Настя, анестезия
Кто сказал, что ты не прекрасна,
звёздочка моя мутно-синяя?
Волки на Луну воют: "Баста!"
Ветер носит: "Анестезия"
Седце разломало на части,
словно к завтраку апельсины.
Разыгрались глупые страсти –
травка шепчет: "Анестезия".
Вдрызг подзагулявшее счастье,
то, которого не просила,
дверью в тишине скрипнет – здрасьте,
поцелует – анестезия,
разольёт в стаканы ненастье,
лужей расплеснёт некрасиво.
Пулю у виска глючит: "Власть я!"
Рухнешь замертво – анестезия,
а потом начнёшь улыбаться
и покуда есть ещё силы
людям из окна крикнешь: "Братья"
Не услышат.
Анестезия.
Головоломка
потом внезапно
всё умерло
всё сделалось пустым
и в целом мире никого не стало
стояла тягостная тишина
я в панике сжигала сигареты
одну прикуривая от другой
прошло полвечности
лишь к завтраку пришёл сосед с кульком
он высыпал на стол головоломку
обломки
моего
лица
и горсть прозрачно-спелых красных вишен
август 1995
рыба-солнце
в руках беззвучно умирает рыба-солнце
печальная такая рыба-солнце
да только что тебе, рыбак, до рыбы-солнца
тебя не удивишь какой-то рыбой-солнцем
ты в море видел не таких ещё диковин
сурен с базара иногда неплохо платит
он вряд ли рассуждает, кто кому виновен
на хлеб и травку у сурена денег хватит
что я могу? лишь языком плести узоры
запутав нитку на втором уже куплете
и что мы, милый, будем делать если море
в конце концов тебе закроет доступ к сети
уйду бродить по незнакомым переулкам
какая смелая, давно не брали силой
наш южный город – он такой пустой и гулкий
здесь только я с моим чешуйчатым светилом
забавно напугать случайных встречных
округу ослепить свеченьем бледной кожи
забавно рассуждать о бесконечном
с весёлым чуть подвыпившим прохожим
то собственной словесностью давиться
то собственной бездарности пугаться
взорваться и прикинуться девицей
и всех оставшихся в живых зачислить в братцы
в финале дрянь курить в общественной уборной
на пару с кем-то столь же безучастным