Я вспыхнула. Покосилась на полуэльфа — он продолжал лениво перебирать гитарные струны.
«Не мог раньше предупредить?!»
«Зачем?»
«Я бы не чувствовала себя сейчас такой идиоткой.»
«Если ты еще не привыкла к этому чувству за двадцать шесть лет, срочно начинай привыкать. Потому что избавление от него не входит в мои первоочередные задачи. Кстати, если тебя это утешит, ты вела себя вполне адекватно. Вот твоему приятелю белль Канто действительно стоило бы устыдиться.»
Однако было не похоже, чтобы моя отповедь произвела на Женьку серьезное впечатление.
— Сыграй, а? — жизнерадостно предложил он Вереску, плюхаясь рядом со мной на траву. — Сто лет не слышал, как ты поешь. Я уж думал, ты совсем гитару забросил.
Сначала я решила, что Вереск проигнорировал предложение, и лишь когда он запел, осознала: то, что мне казалось беспорядочным перебором гитарных струн, было типичной эльфийской мелодией. Я уже говорила, что с музыкой Старшего Народа у меня любви не сложилось: неровная, нервная мелодия, ломкая ритмика стиха, трудноуловимая, не подчиняющаяся строгим правилам рифма… Но сейчас — как тогда, в Вельмарском трактире — голос певца превращал песню в произведение искусства, вел меня через хаос, показывая скрытую в нем гармонию.
Взгляд Вереска был расфокусирован и устремлен куда-то вдаль, слов я не понимала, но мне почему-то казалось, что песня предназначена для меня. Было ли это проявлением еще одного таланта барда или отражением моего внутреннего состояния? Я не знала.
Поглощенная своими мыслями, я не сразу заметила, что он перешел с эльфийского на всеобщий:
Песня оборвалась неожиданно, на середине фразы. Вереск резким движением прижал струны ладонью, превращая многоточие в точку.
— Чье… это? — спросила я внезапно севшим голом.
— Мое, — лаконично ответил полуэльф.
Он отложил гитару, легко поднялся и молча исчез в густом подлеске.
— «Святой Мика! — вскричал воспламененный отец Гаук. — Чьи это стихи? — Мои, — сказал Румата и вышел,» — несколько растерянно процитировал Женька, явно пытаясь за иронией скрыть смущение. Похоже, до него только сейчас дошло, что Вереск мог слышать наш диалог в разрушенной крепости.
— Ты что-нибудь поняла?
Я медленно покачала головой.
— Никуда не отходи. Я скоро вернусь.
Женька с решительным видом отправился вслед за приятелем, и я осталась одна. Недопетая песня продолжала звучать во мне, предупреждая о чем-то еще не свершившемся, но уже непоправимом. Однако смысл ее от меня ускользал. О чем это он вообще? Ведь он же не собрался умирать прямо сейчас, правда? Ведь в его кошмарах не было указания на время! И не было там никакого костра!
Горсть пепла греет ладони…
В конце концов, с чего я взяла, что песня — о нем? И тем более — обо мне? С того, что я восприняла ее слишком близко к сердцу? Так это говорит только о таланте исполнителя — и ни о чем больше. Как говорится, талантливый человек талантлив во всем. Особенно, если он наполовину эльф. Это просто набор поэтических образов, обернутых затейливой мелодией. И никакой мистики.
Я стану твоим проклятьем.
А может быть, это — всего-навсего! — такое изощренное издевательство. Что, если он — виртуоз психологической игры, дергающий душевные струны с той же непринужденной легкостью, что и струны гитары? Он знает, чем меня приманить и куда больнее ударить. Чтобы я ушла — сама. И я ведь уйду, я не умею играть по таким правилам. Позорно убегу, размазывая по лицу слезы, и сопли, и кровь с искусанных губ, и оставлю наконец-то в покое милого мальчика Женьку. Так просто. И не придется об меня руки марать.
Привычно всколыхнулась ярость. Всегда бешусь, когда мной пытаются манипулировать. Но под яростью, билось робко-тревожное: «Пусть.» Пусть он лучше окажется негодяем и сволочью. Пусть… лучше разочароваться, чем потерять.
Мне уже не успеть…
Приятели появились минут через двадцать, причем с неожиданной стороны — из-за восточной стены форта. Полуэльф был невозмутим, как обычно. Женька выглядел притихшим, сердитым и, кажется, слегка напуганным. Не могу даже представить, о чем они говорили в лесу, но не похоже, чтобы Вереск объяснялся в любви ко мне. Я легла на траву и устало прикрыла глаза, испытывая одновременно облегчение и разочарование. Все. Я окончательно запуталась.
Помнится, не так давно, всего-то пару месяцев — и целую жизнь — назад я сокрушалась, что судьба подсовывает мне ответы до того, как я озабочусь постановкой вопроса. Вероятно, мироздание откликнулось на мои жалобы. Я безнадежно заплутала в лабиринте собственных чувств, парень, который мне нравится, приготовился умирать, моему другу угрожают психи из Корпорации, главный из этих психов всерьез намеревается стать властелином мира, а вокруг — вопросы, вопросы, вопросы — и ни одного ответа.
— Всем привет, — раздался у меня над головой мелодичный женский голос, похожий на журчание горного ручья.
Я открыла глаза. В двух шагах от меня стояли две стройные босые ножки. Ну, по крайней мере одна из них была стройной — вторую полностью закрывало узкое зеленое платье со скошенным подолом. Но соблазнительный изгиб бедра под одеждой подсказывал, что вторая ничуть не хуже. Я подняла взгляд выше. Широкий пояс из бежевой кожи охватывал тонкую талию. Платье с глухим воротом прикрывало небольшую грудь, но оставляло обнаженными безупречные руки и плечи. Венчала все это великолепие изящная белокурая головка с огромными ярко-голубыми глазами на ослепительно красивом лице.