— Да, Костя. Да! — впервые с момента начала своего рассказа я отважилась взглянуть ему в глаза. — Ты упустил что-то чертовски важное. Ты упустил меня!
Раздался глухой треск: бокал, который Костя машинально продолжал сжимать в руке, все-таки лопнул, рубиновая жидкость хлынула на ковер. Зеленые глаза неотрывно смотрели на меня. Через несколько секунд мне начало казаться, что я вот-вот пойму, какое чувство скрывается в глубине зрачков… И в этот момент Костя с трудом отвел взгляд. Переложил осколки бокала в другую руку, осмотрел залитую кровью ладонь, поморщился. (Я непроизвольно повторила его гримасу. По себе знаю: порезы на ладонях особенно болезненны.) Потом сжал раненую руку в кулак и, ни слова не говоря, направился к выходу, оставляя на ковре дорожку алых пятен.
В дверях Костя обернулся (сердце пропустило несколько ударов в ожидании его слов), бросил Жене:
— Следи, чтобы она не сбежала. Она может.
Маленький барабанчик в груди изобразил победную дробь. Самые страшные слова не прозвучали, а «инфантильную дуру» я как-нибудь переживу. («Тем более, что это правда», — паскудно захихикал внутренний голос.)
— Даже и не знаю, чему больше удивляться, — задумчиво сказал Женя, когда дверь закрылась, — то ли твоему рассказу, то ли тому, как Костя на него среагировал. Никогда не видел его… таким.
Я залпом выпила остатки вина. Махнула рукой:
— Ничего, отойдет. Если бы он сказал «Убирайся из моего дома» — вот тогда была бы катастрофа.
— И ты бы ушла? — полюбопытствовал Женя.
— Разумеется. Костя может обругать в сердцах, но если он говорит «уходи» — это по-настоящему серьезно.
— Вы поэтому и расстались?
— Нет.
У меня не было желания ворошить прошлое, и Женя это понял — не стал задавать вопросов, хотя я видела, что он сгорает от любопытства. Впрочем, он быстро утолил свою неуемную жажду знаний тем, что вытряс из меня мельчайшие подробности злополучной аварии.
Костя вернулся минут через двадцать, спокойный и молчаливый. Правая рука была аккуратно забинтована, в левой он держал небольшой сундучок.
— Жень, ты мог бы нас оставить?
— Конечно. Пойду новостные ленты почитаю, — Женька ухмыльнулся каким-то своим мыслям. — Позвони, когда выйдешь в реал. Есть пара мыслей, нужно проверить.
— Хорошо. Часа через два, не раньше, — Костя поставил сундучок на стол, нашарил в кармане ключ. Сверкнул на меня зелеными глазищами. — Раздевайся, Дубровская.
— З-зачем? — нервно спросила я, проглатывая комок в горле.
— Пороть буду, — свирепо пообещал доктор.
— Ух ты! — развеселился Женя. — Хоть тушкой, хоть чучелом, но я должен это увидеть!
— Старцев, и тебе достанется, — от взгляда, который Костя кинул на приятеля, я бы испепелилась на месте, но бессовестный белль Канто только расхохотался и хлопнул по Амулету Возврата всей пятерней. Смех резко оборвался, и внезапно наступившая тишина хлестнула по ушам. Насколько все было бы проще, если бы Костя мог действительно ограничиться банальной поркой на правах старшего и тем исчерпать неприятный инцидент.
— Раздевайся, — равнодушно повторил он, позвякивая содержимым сундука.
Интересно, подумала я, терзая пуговицу рубашки непослушными пальцами, почему в человеческих отношениях вообще и в моих с Костей в частности все настолько запутано, что физическое наказание кажется самым простым и самым безопасным выходом? Может быть, мне стоит смотреть на вещи проще?
«Я тебе уже лет десять это твержу, — устало напомнил Умник. — Безнадежно.»
Снилась мне всякая ерунда.
Сначала снился Андрей. Он стоял на коленях и со слезами на глазах умолял не уходить в виртуальность насовсем — ведь тогда наш сын, которого он носит под сердцем, останется без матери. Это было так нелепо, что я даже во сне не удержалась от смеха.
Потом снились самолетики — целая эскадрилья маленьких вертких тварей. Я улепетывала от них, размахивая широкими кожистыми крыльями и иногда поводя хвостом из стороны в сторону. От этого движения некоторые особо наглые тварюги, подлетевшие слишком близко, падали вниз в крутом пике.
Под утро приснился полуэльф. Он посмотрел на меня пронзительно-синими глазами и произнес короткую фразу на эльфийском. Я поняла только одно слово: «el liri» — «моя госпожа». Эльфы обычно употребляют его в прямом смысле — как обращение к правительнице. Люди — как обращение к любимой… Лица полуэльфа я, конечно, опять не запомнила.
Пробуждение было радостным. Синеглазый бард был ни при чем — что-то очень хорошее случилось вчера… Ах да! Мы же помирились с Костей! Я невольно улыбнулась, вспоминая, как это произошло.
Когда Костя в очередной раз рыкнул, уже начиная раздражаться: «Дубровская, ну хватит тормозить. Мне нет дела до твоего целлюлита!», я не выдержала и съездила ему по физиономии. Два раза.
— Один — за намек на мой целлюлит, которого у меня, кстати, почти нет. Второй — за то, что тебе нет до него дела, — пояснила я ошеломленному парню.
— Юлька, ты точно ненормальная, — сообщил Костя, перехватывая мою руку, занесенную для третьего — профилактического — удара. Его лицо странно перекосилось, словно он никак не мог решить, сердиться ему или смеяться.
— Ага, — с удовольствием подтвердила я. — Только не говори, что ты не знал этого раньше.
Он все-таки рассмеялся.
Я осторожно приоткрыла один глаз, убедилась, что солнце уже высоко поднялось над крышами домов, и снова закрыла. Вставать не хотелось.
Подушка едва заметно пахла лавандой. Солнечные лучи приятно щекотали веки, заставляя меня блаженно щуриться. Внешний мир напоминал о себе цоканьем копыт по мостовой, криками торговцев, шумом толпы, но даже этот шум был уютным и как будто ненастоящим. Я повернулась на другой бок и поплотнее закуталась в одеяло. Пожалуй, я готова пролежать так до вечера, особенно, если мне принесут завтрак в постель.