Поникший было Вереск снова воспрял духом. Опасаясь, что он рванет в библиотеку немедленно, я поспешила резюмировать сказанное выше:
— Итак, мы приняли за рабочую гипотезу версию номер три. Первую оставляем как запасную. А теперь — внимание, вопрос: откуда у меня, обычной питерской девушки, взялись магические способности, пусть и в латентном состоянии?
Три головы, как по команде, повернулись в сторону магистра. Но хитрый придворный маг, съевший не одну собаку на воспитании упрямых королевских наследников, с деланным сожалением развел руками:
— Я уже говорил, что не считаю себя вправе высказывать какие бы то ни было версии. Но с удовольствием выступлю в роли консультанта, если вы, Кристоф, готовы провести собственный анализ.
Полуэльф не ответил, но по тому, как расфокусировался его взгляд, было понятно, что он уже включился в решение поставленной перед ним задачи. В наступившей тишине стало слышно, как за стеной позвякивает лабораторная посуда и что-то эмоционально бормочет Кайрис — то ли ругается, то ли уговаривает химические компоненты вступить в нужную ему реакцию. Женька со скучающим видом осматривал комнату, изредка бросая тоскливые взгляды в сторону двери. Было видно, что ему страшно хочется слинять в лабораторию и всласть ее поисследовать, но он не решается уйти, чтобы не пропустить что-нибудь интересное.
Минуты через три Вереск вынырнул из омута своих раздумий и посмотрел на меня.
— Логичнее всего предположить, что способности вы унаследовали от родителей. Вы можете рассказать о них? Не только о матери, но и об отце — не исключено, что ваш дар имеет принципиально иной механизм передачи, нежели обычная элементальная магия.
Хороший вопрос. Как будто можно рассказать о двух самых близких мне людях в нескольких словах!
— Мой отец был ученым, — начала я после минутного размышления. — Говорят, талантливым. Его специализация вам все равно ни о чем не скажет. Сверхъестественных способностей я за ним не замечала — напротив, он всегда относился к магии и всему такому весьма скептически. Он даже в бога не верил. Его родители тоже в этом плане ничем не примечательны. Во всяком случае, никаких семейных легенд — вроде прабабушки-колдуньи или двоюродного деда-экстрасенса — мне не рассказывали. Правда, бабушка, папина мать, частенько повторяла, что моя мама была ведьмой и приворожила папу. Но это она исключительно в сердцах — она так и не поверила, что двадцатилетний мальчишка, каким тогда был папа, мог всерьез влюбиться в женщину на семнадцать лет себя старше. Но я видела, что папа любил маму вполне искренне, даже после ее смерти.
— Расскажите о своей матери подробнее.
— Я мало что помню. Я ее не знала — она умерла, рожая меня.
— От чего?
— Понятия не имею. Эта тема была у нас вроде негласного табу. Меня мучило чувство вины, а папе просто больно было об этом говорить. Он вообще рассказывал о маме крайне мало, но всегда с такой любовью, что я даже в сопляческом возрасте не верила в бабушкины измышления… Свою вторую бабушку, мамину мать, я видела всего один раз — мы с папой ездили к ней в Ростов, когда мне было три. Помню только, что она была очень старенькая. Мама сама была поздним ребенком, а когда она родила меня, ей было сорок, так что бабушке на тот момент должно было быть далеко за семьдесят… Про ее отца я ничего не знаю — кажется, он оставил семью, когда мама была маленькая. Если у них и были какие-нибудь необычные способности, мне о них ничего не известно.
— Чем занималась ваша мать?
— Работала редактором в художественном альманахе. Еще она превосходно пела. И, кажется, сама писала песни — впрочем, за это я уже не поручусь. У папы хранилась одна кассета — даже несмотря на ужасное качество записи, было слышно, какой у нее потрясающий голос.
— Юлия, я понимаю, что мой вопрос звучит странно, но все-таки: не была ли ваша мать похожа на эльфа?
— Не знаю, — я с сомнением покачала головой. — Она действительно была невероятно красива, но это не эльфийская красота. Во мне нет ничего от нее, — добавила я с сожалением.
Вереск уцепился за эту мысль:
— А вы не могли оказаться приемным ребенком?
— Что?! Вы шутите? — я нервно хохотнула. — Знаете, Вереск, из всех ваших предположений это самое бредовое.
— Я понимаю, Юлия, вас шокирует эта мысль, — Вереск успокаивающе поднял ладони, — Но все-таки подумайте, хотя бы чисто теоретически: ваши родители могли вас удочерить?
Мне пришлось предпринять ощутимое мысленное усилие: мозг отказывался принимать эту мысль.
— С отцом мы слишком похожи, чтобы это могло быть правдой, — выдала я наконец. — С детского сада только и слышу: «Папина дочка». Мама… ну, чисто теоретически может оказаться так, что она мне не родная. Но зачем тогда сочинять жуткую историю про то, что она умерла родами? Чтобы формировать у ребенка чувство вины? Как будто мало других возможных — и более вероятных! — причин смерти — от болезни до автокатастрофы. К тому же мне очень сомнительно, что папа мог завести ребенка от другой женщины.
— Спасибо, — кивнул Вереск и снова погрузился в глубокую задумчивость.
Даже прогремевший за стеной взрыв, звон разбитого стекла и отчаянный вопль Кайриса — непонятный, но судя по интонации, явно нецензурный — не смогли вывести его из этого состояния.
— Прошу прощения, — извинился магистр, поднимаясь. — Посмотрю, что там случилось.
Едва он исчез за дверью, Женька подскочил, как отпущенная пружина, и сунул голову следом.
— Кайрис, — донесся из лаборатории спокойный голос магистра. — Я вам говорил, что декокт Ар-Эстелада и экстракт пирейной кислоты можно смешивать только при отрицательных температурах?
— Да, учитель, — уныло признался дарриэн. — Извините, я забыл… Sh-shaet atan! — вскричал он после непродолжительной паузы. — Что это?!!
— Кайрис, извольте выражаться, как подобает цивилизованному существу, особенно в присутствии леди, — строго произнес магистр. — Когда творите заклинание с соматическим компонентом левой рукой, знак рисуется в зеркальном отображении. Это тем более важно для тех заклинаний, у которых отсутствует вербальный компонент, как в данном случае. Позвольте мне… Вот и все. Теперь умойтесь и приведите лабораторию в надлежащий вид.