И в самом деле, в последнее время Маринка стала похожа на ребёнка, который смотрит на своего родителя огромными испуганными глазами. Но в этих глазах, наряду с испугом чувствуется обычная вина.
Неужели она считает себя виновной в случившейся с ней болезнью, о которой она ещё совсем ничего не знает? Может она чувствует что-то, и считает себя виновной по отношению к мужу, и особенно к сыну, которому будет не слишком хорошо расти без матери. Что это творится с сердцем? Словно жесткая ледяная рука сжала его так, что поневоле доктор схватился за грудь одной рукой, а другой стал поспешно расстёгивать свой пуховик, стараясь вдохнуть глубже, и ощущая резкую боль за грудиной. Ещё чего не хватало! Инфаркта в такие молодые годы! Ну нет, он в первую очередь должен думать не о себе, а о тех, кто ему так дорог. О Маринке, которая ещё не знает своего страшного диагноза, но может догадаться, и о сыне, который не должен чувствовать, что мать его умирает. Только нравственно ли это, скрывать от них всю правду, и даже самую страшную? Простит ли ему кто из них, что знает эту тайну…
Дверь в подъезд оказалась открытой. Днём иногда двери блокируют, а в выходные двери просто прикрыты. Дети носятся туда-сюда и обратно с самого утра, и малыши просто не могут дотянуться до кнопок. Вот так неудачно смонтирована дверь. Но вечером другое дело. Так просто в подъезд не попасть. Хотя, по правде сказать, все эти кодовые замки мало помогают от преступников. Если только спасают от бездомных? Едва ли теперь в подъезде заночует бомж, пугая своим видом девчат, задержавшихся после ночной дискотеки.
Кто-то убрал подьезд… И довольно добросовестно. Даже одеколоном побрызгали. В воздухе пахнет весной: лавандой, цитрусом и хвоей. Всегда бы так! А то в последнее время в подъезде стоял стойкий запах кошатины, который не выветрить ничем. Даже исчезновение Бармалея не даёт изгнать из памяти въедливый запах кошачьих меток.
Вспомнив о Бармалее, Сергей Викторович почему — то оглянулся, словно ему почудился призывный мурлыкающий голос кота. Но никого на лестничьей площадке не было. Вот уж ерунда лезет всякая в голову. Будто Бармалей рядом и подглядывает за своим хозяином. Его злые желто — зелёные глаза Сергей Викторович чувствует даже сквозь тройной синтепон куртки. Вернее его взгляд! Недобрый и выжидающий!
Сергей Викторович взглянул на книгу, которую держал в руках, и с изумлением увидел, что на оборотной стороне книги нарисована красочная рожица кота, ну точь в точь рожа Бармалея. И рыжая масть та же, и глаза те же, и даже хвост с белой кистойчкой на конце всё тот-же.
Тьфу! Вот уж поневоле у страха глаза велики! Дался ему этот паршивец! Пусть только попробует появиться в квартире, получит за всё хорошего пинка под свой пушистый зад. Нет, он не ненавистник животных, но всё больше склоняется к шальной мысли, что животные как и люди, имеют свой собственный характер, как подлый, так и покладистый, преданный или злобный до патологии, так и бесхарактерно- непутёвый. Они отражение нашего общества, мало того, они — это мы…
Показалось или нет, но кот на обложке книги обаятельно ощетинился, и слегка подмигнул правым глазом. При этом усы кота немного сдвинулись вверх…
Сергей Викторовис с досадой выдохнул, отвернул от себя книгу, и вновь с изумлением уставился на обложку. Теперь перед ним красовался профиль женщины, с копной темных вьщихся волос. Высокий красивый лоб, короткие тёмные брови вразлёт, изящный тонкий нос и небольшие чувственные губы сердечком, линия подбородка округлая, но едва ощутимые ямочки на щеках и неестественно длинная, тонкая, и как-будто хрупкая шея, придают что-то трагическое всему облику женщины. И можно лишь догадываться, что выражают её глаза, скрытые за темной, почти черной полоской, которой обычно в телевизионных криминальных новостях закрывают глаза тем, кого надо скрыть…
Эртэ! Это она! Но почему её лицо здесь, на обложке этой дешёвой и ничего не стоящей книги. И пусть глаза её закрыты, словно спрятаны от кого-то, но он узнал её…
Едва ли Сергей Викторович помнил, как вошёл в квартиру, удивительно быстро открыл ключом вечно заедающий замок, снял куртку, бросив её на тумбу, и прошёл в зал, потом в спальню, почти не удивляясь тому, что он сейчас увидит.