Ты хочешь этого? Ты хочешь, что-бы Земля, переполненная Злом разорвалась, словно спелая груша, разлетевшись на мелкие кусочки? Ты хочешь, что-бы погибшая Земля была втянута как ненужный космический хлам в одну из страшных черных дыр, и сгинула там без вести, без надежды на возвращение и воскрешение? Ты хочешь этого? Нет! Тогда отчего и почему ты позволяешь своему сердцу рождать гнев и уныние, тоску и злобу?
Ты веришь в сказки? Верь на здоровье, или не верь, твоё дело! Но мудрость прошлых поколений людей гласит, сказка ложь, да в ней намёк…
Быть может Последний потомок Владов — это тоже вымысел, ложь, или сказка, немного наивная, немного взрослая, но именно в такую сказку мы умудряемся играть с тобой сейчас, НОМО САПИЕНС, или человек разумный. Ведь сказка ложь…
Но как бы хотелось верить каждому из нас, что Добро непобедимо, что Любовь вечна, и что есть кто-то свыше, кто представляет реальную силу тому Злу, что движется на нас…"
— Геть Смелый, геть! Неси меня быстрее ветра, быстрее ночи, что наступает на землю, поглощая своей черной краской дорогу, что вьётся серпантином среди небольших лесочков и полян. Скачи Смелый быстрее по дороге, что ровной струной пролегла среди чахлого выжженного огнём поля…
Запустение чувствуется кругом. Поля, которые, когда-то колосились тучным зерном и радовали глаз, сейчас представляют печальное зрелище. Мёртвое поле! Ни колоска, ни травинки! Всё спалил огонь! Он славно покуражился, будто властный хозяин, которому ни в чем нет преграды. А где нет следов огня, там нет посевов. Кому сеять, кому пахать, кому убирать урожай? Кому и для кого? Людей нет! Словно их и не было никогда!
Как мчится время! Минуты превратились в года, и столетия. Если бы не знать, что тяжкое бремя людских грехов покрывает то поле, представшее перед глазами последнего Потомка Владов. Чёрное и страшное поле людских грехов! Как тяжко давят на плечи эти людские грехи, как хочется сбросить их, словно это обычный мешок пшеницы. Эх, разровнять бы это поле от чёрной пелены, затянувшей его, да засеять его вновь, зёрнами любви и добра. И как не терпится увидеть тучные колосья пшеницы, добрые да настоящие, склонившиеся от собственной тяжести до самой земли…
Земля, подожди! Не спеши с наказанием. Не лишай своих неразумных детей твёрдой почвы под ногами, не спеши избавиться от нас, полностью не понявших сути своей, ради чего, и для чего мы пришли на эту Землю! Ведь не для того, что-бы взорвать тебя несчастную, на радость себе, разметав её в космическом пространстве на мелкие кусочки, отправив в черноту космических дыр останки бедной планеты, приютившей на себе неблагодарное существо, по имени — человек разумный!
Да, мы согласны, что разум человека может работать против нас самих, что иногда и происходит на самом деле. И время новой эпохи отсчитывает свои веские удары времени, как когда-то отсчитывало время последние минуты для Гипербореи, и для вечной загадки, затонувшей Атлантиды, страны могучих атлантов. Как отсчитывает его для нас, ничем не примечательных, но всё — же пока единственных, среди разумных существ в огромной Галактике звёзд…
Как-будто бы единственных. Но вот единственных ли?
Кровавые реки Вилона всё ещё требуют своей жертвы? Наверное требуют! Последние мгновения наступают. Последние минуты и даже секунды, когда можно, ещё можно изменить этот мир, сделать его лучше, добрее, терпимее, к себе подобным, к себе самим! Идут последние минуты, когда реки Вилона можно повернуть вспять….
— Изменить мир…изменить…измени… ть…ты…измени… Измени…во имя Веры… Надежды…Любви…
О, эти мысли! Как они бьются о подкорку мозга, да всё в такт ударам сердца, в такт галопа, на который перешёл Смелый.
Смелый несётся так резво по узкой лесной тропинке, что кажется, даже ветер вступил с ним в спор, кто окажется быстрее. Но со свистом ветра, рождается странное ощущение, что это уже где-то было, и этот бег, и этот поворот, и это дерево впереди на поляне, под кроной которого так приятно было отдыхать на бивуаке… Вот там должен быть старый монастырь, в котором кельи хотя и тесные, но прохладные, и пахнет в них свежей известью…
Странно, монастыря нет, лишь горы старого битого кирпича кое-где проглядывают сквозь заросли лопуха, вечного спутника всевозможных помоек.