— Но…Но любовь нельзя определить по шкале номинала. А если это произойдет, значит, человек станет бесчувственным…
— О, как вы умны доктор, как проницательны, в отличие от некоторых… — женщина презрительно скривила губы, глянув в сторону толстого человечка, который с озабоченным видом что-то обнюхивал, сидя на полу. Доктору показалось, что в руках толстяк держит знакомую книгу в яркой обложке, где нарисованная женщина на обложке, страдальчески хмурит лоб…
— Или мне это показалось? — Сергей Викторович трёт лоб ладонью, не чувствуя её.
— Вам это не показалось, наш дорогой доктор. Всё дело в том, что мы все… все устали следить за вами, людьми! За сменой вашего настроения, за вашими желаниями, как высокими, так и пардон, низменными. Устали следить за вашими эмоциями, которые порой приводят к большим глупостям… Так не проще ли воспользоваться исскуственной силой любви? Кстати, дозировка идёт на килограмм веса…
— Тогда человек не будет человеком!
— Мы этого и добиваемся, наш милый доктор. Человек сгинет, уйдёт в небытие, но останутся другие, которые тоже будут люди, но другие…
— Зомби?
— Ах, доктор, оставьте ваш скептицизм. Это всё равно будут люди, правда созданные искусственным путём… Искусственные люди, искусственные чувства, а соответственно, искусственные отношения. Дозой больше, дозой меньше, этой пресловутой любви, и ты на крючке. Скоро всё будет именно так…
Кажется, это просто дурной, никчёмный сон. Пригревшись, он задремал на диване, и ему приснилась не его милая Маришка, а эта странная женщина в белом халате и в накрахмаленном колпаке со стеклянной колбой в руке, в которой что-то колышется нежно-розовое. Женщина беззвучно смеется, выставляя напоказ свои белые, отполированные до неестественного блеска зубы. Но её огромные желто- золотистые глаза строго, и даже злобно смотрят на него, затем взгляд устремляется на колбу, в которой бултыхается маленькое дымящееся облачко.
— Что это? — готов сорваться с губ доктора вопрос, но женщина опережает его.
Она поднимает руку, и словно пресекает этот вопрос, а затем уверенным движением отправляет на переносицу свои огромные и нелепые очки-фары на пол-лица.
Алёна? Рыжая, конопатая девица из кабинета статиста? Неужели…
Алёна склоняется над ним. Она кажется неким подобием огненного шара. Торчащие, рыжие вихры из- под белой шапочки, обрамляют её круглое, усеянное веснушками лицо. Если бы не её злые глаза, то можно было сказать, что это склонилось над ним солнышко из детской книжки сказок, что каждый вечер приходилось читать Славке, в недалёком прошлом, когда он был ещё крошечным совсем… ребёнком…
— Хотя мой сын и сейчас ещё ребёнок. Он маленький человечек, вернее человек… — откуда-то из закоулков памяти выползает неестественно длинная и ленивая мысль, похожая на толстую жирную гусеницу, которая никак не может ползти дальше, потому-что никак не может сосредоточиться…Но тут же мысль перебивает малоприятный металлический голос Алёны:
— Вам нельзя думать о постороннем. Вам нельзя!
— А о ком мне думать? — возмущается мужчина, что лежит на белом операционном столе.
Огромная лампа светит десятками маленьких лампочек прямо ему в глаза. Нельзя пошевелиться, кожаные ремни впились в запястья рук, схлестнулись в тесном объятии на щиколотках ног. Нет сил, терпеть неподвижность. Хочется сбросить с себя эти путы, соскочить с операционного стола. Но… колючий укол иглой, и тело мужчины выгибается дугой от сильной боли.
— Ох, матушки… — вскрикивает мужчина, но его перебивает резкий голос Алёны:- Паци-ент не готов к эксперименту!
Опять укол, безвольно повисают кисти рук, и мелкая дрожь в пальцах, наконец затихает, уходя через кончики нервных окончаний туда… вверх, в космос…
— Энергия отключена, пациент получает импульс…
— Импульс номер один.
— Импульс номер два.
— Импульс номер…
Монотонно и скучно звучит в тишине операционной безликий женский голос. Такие голоса можно услышать в сотовых телефонах, сообщающих, что " абонент временно
недоступен".
"Временно недоступен… временно отключён… отключён…отключён".
Мозг уже едва ли пытается сопротивляться. Вслед за безвольным телом он впадает в состояние оцепенения, и лишь точки маленьких огоньков, вспыхивающие где-то там, в черном безмолвии ночи на крохотном экране осцилографа, кажутся последними прощальными посланиями этому миру.
— Я… я умираю…
Но вдруг, яркая вспышка молнии, как-будто изнутри озаряет его тело, и доктор с ужасом понимает, что это именно он спешит, торопится по длинному узкому коридору, похожему на странное подобие живого организма. Коридор весь в извилинах, в складках, пронизанных сетью мелких и крупных сосудов, по которым движется тёмно-красная жидкость. Она движется вполсилы, вполовину своей энергии…