— Не понимаю я ваших заумностей, — досадовала женщина где-то сзади. — Я же не против. Рассуждать мы все горазды, а вы скажите, чего делать-то.
— Я ж тебе неоднократное количество раз сказал: делай, что хочешь, — настаивал монотонный мужской голос. — Вообще я категорически не согласен с твоими аргументами, — стараясь показать публике свою образованность, поучал свою попутчицу он. — Опротестовать указания начальника — это, в принципе, не что иное, как отличный способ испортить с ним отношения. Я умоляю…
Эрудит снова бросил взгляд на девушку-ангела. Она неотрывно смотрела в окно. На заднем сиденье неутомимая парочка продолжала борьбу. Зануда все продолжал свои нравоучительные речи, внушая уже не слушавшей его несчастной женщине какую-то белиберду:
— Я ловлю себя на мысли, что тебе нравится исполнять роль обиженной феминистки. Имей в виду, начальники только делают вид, что они думают. Они забывают, что мы тоже люди и тоже не любим думать.
Некоторые фразы, которые, видимо, ему особенно нравились, он повторял по два раза.
Автобус, вздрагивая и неимоверно тряся пассажиров, двигался уверенно, словно яйцевидный пепелац эцилоппов. Впереди показалась остановка хутора Заречного. Автобус сбавил скорость и, заскрипев, остановился.
— Кто выходит? — повернув лицо к салону, спросил водитель.
Эрудит вскочил, быстро пошел к выходу и сзади услышал:
— Батюшки! Как же я сразу-то не признала? Это же покойного Сашки Донцова сын. Как же я раньше-то не догадалась? Говорю, ума не стало, так оно и есть. Где ж его взять-то, раз нету?
Эрудит спрыгнул на лужайку. По дороге, обогнув автобус, пронесся с натужным рычаньем тяжелый грузовик. Эрудит проводил его поворотом головы и невольно взглянул на окно, возле которого сидела девушка с выразительными голубыми глазами. Их взгляды встретились. Она едва заметно улыбнулась, и все вокруг засветилось небесным весенним светом. Автобус вздрогнул, выбросил густые клубы черного дыма, задребезжал и поехал следом за удаляющимся грузовиком.
х х х
Взором Эрудита, успевшим за прошедшие два года привыкнуть к пространству, ограниченному горными преградами, завладели необъятные равнины степных просторов, раскинутых во всю ширь земли. Он глядел и не мог наглядеться на родное раздолье. Весенний воздух кружил голову, пьянил. Он подождал, пока автобус не скрылся из виду, поправил ремень, встряхнул чемодан и пошагал. Вот его родная школа — небольшое двухэтажное здание за высокими тополями, стоявшими в две шеренги. По посеревшему фасаду размазалась полоса от подтеков дождевой воды, словно неведомый зверь высунул из-под крыши черную уродливую ногу, да так и заснул. Вокруг чисто и опрятно: на молодой травке и на гладких тропинках нет ни сухих прошлогодних листьев, ни мелких веток, разбросанных ветром. Этой особенностью школьный двор вызвал ностальгию, навеял воспоминания о пролетевшем детстве. Справа от дорожки, ведущей к рассохшейся двухстворчатой двери неопределенного цвета, отбежав в сторонку, загостились три подружки — три черешни. На их ветках топорщились крупные коричневые почки. В какой-то сиюминутной неуверенности застыли они, как будто решили набраться побольше сил, поднатужиться и, наконец, раскрыть уже проклюнувшиеся светло-розовые лепестки.
Пригревало солнце. Уже давно в хрустальном омуте голубоглазой капели потонули все зимние звуки. Окрестности наполнились детским смехом и звонкими голосами. Гулко поднимаясь ввысь, звуки таяли в настоянном на глубокой небесной синеве воздухе, и лилась над хутором светлая, беззвучно поющая тишина. Румяной порошей заметывались зачерствелые сучья жердел, которые разбрелись по всему хутору, словно весенние вестники, спешившие поскорей сообщить людям о том, что зимнему холоду наступил конец.
Таинственной, задумчивой улыбкой окрашивала весна хуторские улицы. Эрудит шагал, посматривая на знакомые подворья, и его сердце наполнялось восторгом. Встречающиеся земляки радостно обнимали солдата, поздравляли с возвращением, расспрашивали о том, где и как служил; женщины, завидев его в окно, выбегали на крыльцо.
Дома Эрудита никто не ждал, никто не встречал. У него не было ни отца, ни матери. Отец успел построить просторный дом, рядом поставил беленькую хатку, а вскоре погиб. В ночную смену пахал он на тракторе совхозное поле, сменился с напарником, нашел клочок соломы и прилег на нем. Напарник, сделав два круга, должно быть, заскучал, сбегал в хутор, напился самогону. В пьяном виде не заметил спящего, зацепил плугом и запахал.