х х х
Под окном магазина с открытыми деревянными ставнями, скрестив руки на груди, беседовали две женщины. Они обернулись, посмотрели на долговязого парня и, изучив его спину, продолжили свой разговор. Дыба перешагнул дощатые приступки и открыл дверь. При виде незнакомца продавщица быстро заморгала. «Или ревизор, или инструктор райкома партии», — подумала она и застыла в ожидании. Дыба окинул взглядом полупустые витрины, на которых стояли батарея противотанковых бутылок с «червивкой», пирамидка из банок кильки в томатном соусе, десятка два килограммовых пачек соли, стопка сигарет «Прима» и два оббитых эмалированных лотка с ржавой соленой селедкой и килькой. На прилавке лежали деревянные счеты и стояли весы с птичьими носиками, на одной из чашечек которых покоилась килограммовая гиря. Дыба оценил обстановку, вздохнул.
— Не фонтан.
— Что вы спросили? — спросила продавщица.
— Смотрю, с продовольствием у вас тут напряг.
— Потому что ни сахара, ни конфет нет, — стала оправдываться продавщица. — Если на прошлой неделе я получила ящик цейлонского чая, его за два часа размели. Все только план требуют, а где я его возьму? Кому нужна эта килька, у нас в речке своего гибрида полно, бесплатно.
У Дыбы появилось сомнение в сумме наличности, он культурно спросил:
— Вы сможете разменять мне двадцать пять рублей?
— Я бы разменяла, — бросившись к ящику с деньгами, сказала она, выражая интонацией голоса полную готовность, — но у меня одна мелочь, рубля полтора, не больше.
Дыба молча уставился на продавщицу и глядел так долго и так пристально, что ей стало немного не по себе; она растерялась, не понимая, что от нее требуется, и начала суетливо перебирать руками свой застиранный фартук. Ее острое бледное лицо еще больше заострилось, а тонкие губы сжались. Помрачнев, Дыба отвернулся, подошел к окну, под которым все в той же позе стояли женщины и вели свой нескончаемый разговор. «Что ж это мне так не везет? — задался он вопросом. — А вот ей сегодня повезло». — Ты под каким созвездием родилась? — продолжая смотреть в окно, спросил он.
— Я не под созвездием, я днем родилась, под солнышком, — с робкой радостью ответила продавщица.
— На лужайке, что ли?
— Нет, не на лужайке, я на огороде родилась. Мама полола морковку, прямо на грядке и родила меня.
Дыба обозрел ее еще раз и поинтересовался:
— Звать-то тебя как?
— Зинулей. Вообще-то Зиной, но я привыкла, чтоб Зинулей звали, — ответила продавщица и покрылась румянцем. Зинуля всегда краснела при разговоре с незнакомыми людьми, особенно с парнями, потому, что была очень стеснительной девушкой. А ей так хотелось стать смелой. Устроившись работать в магазин, куда ежедневно заходили покупатели, она надеялась научиться живому общению, всякий раз старалась не поддаваться панике. Однако краска неумолимо расползалась по бледным щекам ее, даже когда она вовсе не волновалась. Недавно от нее ушел жених, предпочел ей более веселую и раскованную Ирочку Лыткину. С этого дня у Зинули началась серая, унылая жизнь. Грустная и угнетенная, она не находила себе места, и с горя решила сходить к местной гадалке, узнать свое будущее. Та раскинула карты и предсказала, что вот-вот явится ее суженый — из казенного дома, высокий и богатый. «Это он», — не колеблясь, уверилась девушка.
— Вот что, Зинуля, ты одолжишь мне пачку сигарет? У меня деньги только крупные, — прогнусавил предполагаемый кавалер.
Зинуля затревожилась. «Он точно какой-то начальник, хочет проверить, даю я в долг продукты или нет?»
— Нет, не могу, — с достоинством проговорила она, — у нас строгая отчетность, я никому ничего в долг не даю.
«Вот сучка», — про себя выругался Дыба. Ему захотелось вмазать ей по противной крысиной роже, но он сдержался.