Продавщица окинула его взглядом, как человека, которого она терпеть не может, и приготовилась огрызаться. Но Эрудит ничего больше не сказал, и ей придраться было не к чему. Она отвернулась и стала с безразличьем смотреть на скучающую пару. Выждав пару минут, Эрудит сдержанно спросил:
— Скажите, пожалуйста, где еще можно купить сапоги?
— В универмаге, — с неприязнью ответила она.
— В универмаге я уже был. Там тоже только «прощай молодость».
— Тогда на Пятнадцатом переулке. Но туда можешь не ездить. Думаешь, там приготовили для тебя?
Эрудит так не думал, но все же решил на всякий случай съездить, посмотреть.
х х х
Он вышел из магазина, придержал стеклянную дверь ногой, хотя желание было хлопнуть ею со всей силы, так, чтоб стекла разлетелись вдребезги. Опять обогнул женщину в телогрейке, которая, сменив лопату на веник, выметала им с тропинки раскрошенный лед, и направился на остановку. По середине дороги в синих галифе с лампасами и в старом солдатском бушлате мыкался пьяный. Забыв обо всем на свете, он шел бог знает куда и самозабвенно горланил:
Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я селе-едку,
И крепко же, братцы, в совхозе одном
Любил я в ту пору моло-одку.
Невдалеке от остановки по крутому берегу Старого Дона поднимался семикаракорский поэт Борис Куликов. Высокий, в черном пальто нараспашку, меховой шапке, из-под которой торчал вороной чуб, и с длинным шарфом в красную клетку на шее. Сзади него карабкался еще какой-то мужик. Не поворачивая головы, Куликов горячо вдалбливал тому про жизнь. Эрудит угадал поэта, он знал его еще со школьных лет. Когда он был в пионерском лагере «Солнышко», там проходил вечер поэзии, на этот вечер был приглашен и Куликов, он читал со сцены свои стихи. Эрудит тоже писал в детстве стихи, и хотел тогда показать их настоящему поэту, но постеснялся подойти к нему. Одно стихотворение, которое он хотел показать, начиналось так:
«Равновесье небес не нарушено,
Только лес незаметно исчез.
Я хотел этот мир сделать лучше, но
Повзрослел и спустился с небес…»
Эрудит уже тогда считал себя взрослым: сироты быстро взрослеют.
Увидев пьяного, Борис Куликов громко пробасил:
— Вот кому сегодня хорошо и весело. — Он расставил ноги и, обращаясь к пьяному, грубым хриплым голосом прокричал: — Иди сюда, казак!
Судя по штанам, пьяный действительно выглядел как казак. Может, он таковым и являлся, а может — нет. Услышав голос поэта, сомнительный казак встал как вкопанный, умолк, а голова его тяжело упала на грудь. Постояв так немного, он нехотя поднял голову, правой рукой снял казачью фуражку, приподнял ее и снова надел. Конечно, он узнал Куликова — его в Семикаракорске все знали, — но сразу не подошел, а еще постоял, покуражился, делая рукой перед своим лицом какие-то знаки. Затем двинулся на дорогу, наперерез близко ехавшему красному «жигуленку». Машина затормозила, а пьяный вальяжно прошагал перед самым капотом. Нервный водитель высунулся из кабины и стал орать благим матом.
— Тихо, тихо! Пешеход всегда прав… пока живой, — заступился за нарушителя дорожного движения Куликов.
Пьяный, остановившись у обочины, повернулся к водителю и обеими руками стал широко жестикулировать. Один из жестов означал: «А этого ты не хотел?» Второй был еще понятней: «Путь свободен, жми на педаль». Водитель обозвал его самыми последними словами, нажал на газ, и машина рванулась с места так, что колеса завизжали, а на асфальте возникли два темных следа от жженой резины. Пьяный с достоинством подошел к Куликову, тот сказал:
Автор приостановил выкладку новых эпизодов