Михаил мечтал о возвращении Смоленска. В тридцать втором году царь даже решился, под гарантии французского посла и шведского короля о совместных действиях, на войну с поляками. Однако иноземцы обманули, использовав Россию для вывода Швеции из затянувшегося конфликта с Речью Посполитой. Шеин Смоленска взять не смог, вовремя его окруженной армии не помогли, запорожцы неожиданно стали на сторону поляков, из-за чего был еще потерян и Чернигов. И вот царя опять призывали идти на Смоленск.
Не то чтобы государь сам этого не хотел. Хотел, можно сказать – жаждал. Но, будучи человеком осторожным, попадаться второй раз в один капкан не спешил. Перелом произошел как раз во время Великого поста. 25 марта (4 апреля) у него родился сын, Василий, и в этот же день младенец умер. Едва окрестить успели. Михаил посчитал это знаком свыше и отдал приказ готовиться к войне с Литвой. Смерть двух сыновей подряд, решил он, не случайность, а суровое напоминание о необходимости борьбы с еретиками. То есть, возможно, он сам до такого вывода и не дошел бы, но ему подсказали. В том числе – его собственный духовник.
Впрочем, первый коронованный Романов остался верен себе и в данном случае интересам государства. Постановил идти в наступление, если казаки смогут еще раз разбить поляков. Сражаться не с Литвой, а со всей Речью Посполитой царь вполне обоснованно опасался. Слишком свежи были воспоминания о предыдущей несчастной войне и далекое от удовлетворительного положение в стране. Как и предупреждали казаки, вторую зиму подряд лютовали страшные, редкие прежде морозы, а летом поля мучила засуха. Прекращение экспорта хлеба позволило создать его запасы для армии.
В Великих Луках, Брянске, Вязьме стали концентрироваться войска для наступления тремя армиями на Литву. Туда же передвигалась артиллерия, в том числе стенобитные пушки. Дознатчики и подсылы докладывали, что и Литва спешно готовится к войне, поэтому перенацеливание военных сил с юга на запад стало более чем оправданным. В конце концов, с юга в кои-то веки Руси ничего не угрожало. Пушкарский приказ срочно изготавливал пулелейки для выдуманных где-то пуль, летящих куда дальше, чем обыкновенные.
Чигирин – Киев – Запорожье – Азов, март – апрель 1639 года от Р. Х.
Наверное, Аркадия поняли бы, если бы он устроил себе полноценный медовый месяц и на это время отстранился от дел. Казаки были людьми вольными, даже в походы на врага ходили не по приказу, а по собственному желанию. А здесь такой повод… но попаданец испытывать или проверять это не стал. И не из страха, что не поймут и осудят. Его гнали, не давали остановиться и передохнуть воспоминания о произошедших в истории семнадцатого и восемнадцатого веков событиях. Страшных, трагических, вполне заслуживавших сравнения с катастрофой. Часть из них, Смуту например, он изменить не мог, опоздал, но последовавшую за смертью Хмельницкого Руину, борьбу за власть на Украине с привлечением злейших врагов, предотвратить надеялся. Как и остановить ползучее закрепощение крестьян в России.
Еще он любил мечтать о сохранении Вольной Руси как конфедерации нескольких полусамостоятельных государств. Сначала Запорожья и Малой Руси (спешить смешивать их, объединяя, явно не стоило), а также сообщества Дона и Терека. Потом, глядишь, и Калмыкию, Яик, Кабарду, Шапсугию удастся присоединить. Не силой, а надежной защитой от врагов и внесением стабильности во внутреннюю жизнь. Те же черкесы просто на физиологическом уровне не способны были мирно уживаться друг с другом, не говоря уж о соседях. По-прежнему главными пострадавшими от черкесских набегов были такие же черкесы. Только мощное государство могло принудить их отказаться от наиболее закостеневших и вредных норм адата, обычного права, делавших гордых и умелых воинов заведомыми жертвами. Мечты, мечты… но реальных путей к подобному государству он не нашел. Состыковать грезы с действительностью не удавалось.
Воздушные замки – штука очень привлекательная, однако устраиваться жить в подобном сооружении… неразумно. Посему приходилось предпринимать титанические усилия для коррекции политической и экономической ситуации в Малой и Великой Руси. Возможно, их жители и не самые продвинутые, образованные и подходящие, но другой Родины у него не было – вспоминал известное высказывание товарища Сталина и работал с теми, кто находился рядом.