Глаза Бульдога забегали по темноте, подбородок и щёки задёргались от резких поворотов, а голос дрожал, как у индюшки во время дня Благодарения.
— Кто здесь? Кто? Выходите!
Как быстро меняются люди, когда им грозит опасность. Правду говорят — хочешь знать кто твой друг, влипни с ним в дерьмо. Мы, конечно, с Анатольевичем не друзья, но приятно видеть, как спеси поубавилось.
Вышел в свет, проходя перед капотом авто и так же провёл по ней перчаткой. Остались глубокие царапины.
— Климов? — удивился Кубрынин, а потом заелозил. — Данил. Так это ты. Зачем так людей пугать, тебя и не узнать под таким капюшоном?
Он оглянулся назад, пока я приближался к нему, и начал отступать. Я хотел его напугать. Хотел, чтобы он прочувствовал всё то же самое, что испытывали мои родители, когда его человек вот так же запугивал их, перед тем как раздробить лицо этой самой перчаткой.
— Климов, сынок. Давай договоримся. Забирай девчонку себе, ради бога. Живите себе долго и счастливо. Бог с ней, я же ради тебя её берег, не подкладывал ни под кого. Я же сдержал слово.
Нет. Ты его не сдержал. И если бы меня тогда не было в комнате, я бы и не узнал о твоих планах для Захарова.
А Бульдог тем временем дошёл уже до стены, где стоял стеллаж с инструментами, и схватил громадный разводной ключ. Только ничего у него не получится. В панике люди поступают опрометчиво, кривляя лицо перед ударом. Вот и сейчас Кубрынин сцепил зубы, оскалился и замахнулся. Придурок выбрал для себя слишком тяжёлое оружее, которое только помогло вывернуть ему руку до самого хруста. Раздался его крик, и мне надоело сдерживаться. Я втыкал шипа перчатки куда только попадал мой взгляд. Руки, грудная клетка, живот, бока. И лишь когда передо мной была мясистая масса, а я увидел белую твердь костей, позволил себе вдалбливать кулак в его рожу. Раз за разом. Удар за ударом. Я наслаждался хлюпающим звуком его крови и мозгов, дышал ржавчиной, которой воняла эта туша и любовался как проламывается череп. Только когда от его головы осталась лишь половина, я позволил себе остановиться. Упёрся ладонями в стену, к которой прижимал жирную тушу, сплюнул сухую слюну в бесполезный мешок костей и сделал глубокий вдох через нос.
Наконец-то. Я его убил. Больше эта мразь никому не причинит вреда. Не убьёт чьих-либо родителей, оставив их старшего сына с семилетней сестрой на руках. Говорят подобная месть не приносит удовлетворения. Нет. Приносит. Дикое, возбуждающее, ослепляющее, оглушающее. Удовольствие сравнимое с нирваной. Я плыл в пустоте облегчения и удовольствия, что наконец-то всё сделано, как услышал за спиной щелчок предохранителя.
Обернулся медленно, чтобы не напугать противника и чутка прифигел. Передо мной стояла девушка. Маленькое личико на тонкой шейке и огромные голубые глаза, полные слёз и ужаса. Губа разбита, на виске кровоподтёк. Она удерживала мой пистолет обеими руками и целилась в меня.
— Вы все чудовища, — прошептала она и выстрелила три раза.
Её слова меня настолько удивили в данной обстановке, что я и не понял что сейчас произошло. Лишь когда живот взорвался болью, я осознал произошедшее. Эта сумасшедшая сука подстрелила меня и причём серьезно. Я ухватился за рану обеими руками и тело подвело. Одно колено, второе. И я падаю в лужу крови Курбынина, а девушка бросает пистолет и убегает.
Неожиданно.
Перекатываюсь на спину и смеюсь. Вот как это будет, значит. Ни бомб над головой, ни выстрела в лоб. Ну, хотя бы с чистой совестью. Я выполнил все обещания. Месть за родителей, свобода для Миланы. О ней и сестре позаботятся и защитят, а с меня всё. С меня хватит. Слишком долго я боролся за пустоту. Я не нужен ей. А Крис переживёт. Она знала, что рано или поздно наступит этот момент. Она готова. А я устал.
А дальше события как в тумане, но с бешеной скорость. Надо мной появляется Илья, осматривает бегло, вкалывает что-то в самое сердце и прижимает снятую с себя куртку к животу. Друг что-то говорит, кричит куда-то. Затем толпа, меня на руки подхватывают и в машину уносят. Я прикрываю глаза, а когда открываю, чувствую уже едем. Нас пятеро в машине. Все что-то орут, а я опять отключаюсь. В третий раз вижу уже потолок и рожи Стаса и Влада. Хватают меня, к столу прижимают, потому что больше положить-то некуда. Прошу всех уйти, оставить меня в покое. Не помню что было дальше, но отчётливо слышу фразу её.
— Не бросай меня. Умоляю.
А меня болью простреливает всего, пока шепчет, что нужен ей, что любит меня, что без меня не сможет. И я снова жить хочу. Моя девочка. Моя Кнопочка.
* * *
Проснулся от дикой боли в животе и почти сразу увидел, как Милана что-то вводит в трубку катетера. Улыбнулась мне по тёплому и выкинула шприц в пакетик с другими такими же. Значит не первый.
— Как ты?
— Нормально.
Вышло резко, сдавлено и быстро. Она снова улыбнулась и села в кресло рядом с кроватью.
— Илья сказал вкалывать обезболивающее каждые пять часов. И тебе нужно принять таблетки. Правда не знаю, что там. Вроде сказал, чтобы не было заражения. Рана довольно серьёзная. Органы не задеты, но ещё чуть-чуть и началось бы внутреннее кровотечение… Твою мать, Климов, о чём ты думал?!
Вся её речь была быстрой, наигранно-веселой, но под конец сдалась, пнула тумбу рядом со мной и уронила лицо в ладони.
— Я так испугалась. — шепчет, глаза прикрыв. — Так долго тебя не было, а потом эти амбалы из машины тебя вытащили. Знала бы что так выйдет, не пустила бы. Хотела же остановить… Чёрт с ним с Кубрыниным, пусть в аду горит. Ты важнее для меня.
Взяла меня за руку и к губам прижала, на пол сползла. Необычно. Странно. Не привычно. Но приятно. Волновалась, значит. Переживала. Похлопал на вторую часть кровати.
— Иди сюда.
Кивнула, обошла и аккуратно устроилась чуть ли не в метре от меня. Я поднял руку над головой, пытаясь не обращать внимания на боль, которая становилась всё тише с каждой секундой, и пригласил её лечь мне на плечо. Медленно с опаской приблизилась и опустилась, уткнувшись носом мне в грудь. Сжал её плечи, второй рукой в волосы её зарылся и поцеловал в макушку. Девочка моя. Кнопочка.
Кулачок свой сжала и плотнее подползла ко мне.
— Я так испугалась. Ты прости меня. За всё. Я… Я дурой была, Данил. Ревновала тебя. Думала, что не нужна тебе. Думала, использовал. Прости. Я… Просто без тебя не могу.
— Шшш…
Носом шмыгает, кивает, слёзы вытирает.
— Знаю, шумная. Илья весь мозг этим вынес.
— Для него все шумные. Даже я.
Смеётся тихо, нервно. Рукой подталкиваю её ещё ближе лечь, а то поперёк легла, ноги с краю свисают. Требовал, пока её коленки не оказались на моих, и только тогда расслабиться позволил себе. Рядом. Цела.
— Ты теперь свободна. Что будешь делать?
Хохотнула, снова слёзы вытерла.
— Сначала тебя на ноги поставлю, а там посмотрим, что МЫ будем делать.
Сглотнул и кивнул. Наконец-то. Хоть какой-то просвет.
— Хорошо.
Долго лежали. Круги вырисовывала на коже, целовала, мною дышала. Я впервые был счастлив. Так спокойно, когда она рядом. Запах её с ума сводит. Персик, кажется. Голову её к себе поднимаю и в губы целую. Замирает, дыхание задерживает. В ней такая сильная перемена, что аж дух захватывает. Всё поняла, раскаивается. Только её вины по сути нет. Что Кубрынин, что я. Мы играли её жизнью в «холодно-жарко». И чего добились? Чуть не угробили её. Я чуть не угробил её. Чем я лучше Кубрынина?
Провёл пальцами по губам её, любуясь пьяными глазами. С полоборота. Как и всегда.
— Теперь всё будет иначе. Ради тебя я на всё пойду…
Закачала головой.
— Не надо мне «всё». Живи ради меня. Люби меня. Дыши ради меня. Этого мне достаточно.
Сама к губам моим потянулась и впилась в них, словно пиявка. Ручками по боку провела и под одеяло скользнула. В боксеры нырнула и за член ухватилась. Простонал с первым движением кисти, а она язычком по губам моим провела.