С. Есенин
«Полюбили рязанского Леля». 1 октября Есенин вернулся в Петроград и на следующий день встретился с Клюевым. 25-го они вместе выступили на концерте в зале Тенишевского училища. Клюев держался степенно, говорил нараспев глуховатым тенорком. Был он среднего роста, плечистый, с густо напомаженной головой. Одной из зрительниц он показался вдвое старше Есенина. О последнем она говорила:
– Рядом с Клюевым Есенин, простой, искренний, производил чарующее впечатление: в его внешности было что-то лёгкое и ясное. Блондин с почти льняными, светлыми волосами, слегка вьющимися, Есенин был довольно коротко острижен, глаза голубовато-серые, очень живые и серьёзные, внимательные, но с какими-то удивительно озорными искорками, которые то вспыхивали, то вновь исчезали. Вообще он был красив неброской славянской красотой.
Есенин был в белой с серебром рубашке, которая положила начало театрализации его выступлений, приведшей к поддёвкам и сафьяновым сапогам.
«Петроградские ведомости» так откликнулись на этот концерт:
«Когда-нибудь мы с умилением и восторгом вспомним о сопричастности нашей к этому вечеру, где впервые предстали нам ясные “ржаные лики” двух крестьянских поэтов, которых скоро с гордостью узнает и полюбит вся Россия.
Робкой, застенчивой, непривычной к эстраде походкой вышел к настороженной аудитории Сергей Есенин. Хрупкий девятнадцатилетний крестьянский юноша с вольно вьющимися золотыми кудрями, в белой рубашке, высоких сапогах, сразу уже одним милым доверчиво-добрым, детски чистым своим обликом властно приковал к себе все взгляды.
И когда он начал с характерными рязанскими ударениями на “о” рассказывать меткими, ритмическими строками о страданиях, надеждах, молитвах родной деревни (“Русь”), когда засверкали перед нами необычные по свежести, забытые по смыслу, а часто и совсем незнакомые обороты, слова, образы, когда перед нами предстал овеянный ржаным и лесным благоуханием “Божией милостью” юноша-поэт, – размягчились, согрелись холодные, искушённые, неверные, тёмные сердца наши, и мы полюбили рязанского Леля».
Вечер в зале Тенишевского училища организовал С.М. Городецкий. Это было его последнее деяние для Есенина. В ноябре их пути разошлись. Ближайшим другом, учителем и постоянным спутником молодого поэта стал Н.А. Клюев. Началась их общая работа, которая проходила под знаком верности народным истокам.
Вскоре Сергей Александрович заключил договор на издание своей первой книги:
«1915 года, ноября 16 дня продал Михаилу Васильевичу Аверьянову в полную собственность право первых изданий в количестве трёх тысяч экземпляров моей книги стихов “Радуница” за сумму сто двадцать пять рублей и деньги сполна получил.
Означенные три тысячи экземпляров М.В. Аверьянов имеет право выпустить в последовательных изданиях.
Крестьянин села Константиново Рязанского уезда и Рязанской губернии Кузьминской волости.
Сергей Александрович Есенин.
Петроград, Фонтанка, 149, кв. 9».
Писал Есенин после возвращения в столицу мало: почти всё время занимали различные вечера, визиты к литераторам и в буржуазные семьи. Везде его принимали охотно. В богатых салонах сынки и дочки хозяев стремились показать чудо-крестьянина родителям. За ним ухаживали, его сажали на золочёный стул за столик с бронзовой инкрустацией. Дамы в умилении лорнировали его; а как только с упором на «о» он произносил «корова» или «сенокос», они приходили в шумный восторг:
– Повторите, как вы сказали? Ко-ро-ва? Нет, это замечательно! Это прелестно!
За трогательную и «нездешнюю» внешность Есенина называли «пастушком», «Лелем» и «ангелом». Женщины из литературной богемы открыто притязали на его любовь, Сергей относился первоначально к ним с вежливым опасением и приводил ближайших друзей в весёлое настроение своими сомнениями по поводу чистоты намерений девиц.
– Они, пожалуй, тут все больные, – часто повторял он.
В.С. Чернявский говорил по этому поводу:
– На первых порах Есенину пришлось со смущением и трудом избавляться от упорно садившейся к нему с ласками на колени маленькой поэтессы, говорящей всем о себе тоненьким голосом, что она живёт в мансарде «с другом и белой мышкой». Другая, сочувствующая адамизму, разгуливала перед ним в обнажённом виде, и он не был уверен, как к этому отнестись; в Питере и такие штуки казались ему в порядке вещей. Третья, наконец, послужила причиной его ссоры с одним из приятелей, оказавшись особенно решительной. Он ворчал шутливо: «Я и не знал, что у вас в Питере эдак целуются. Так присосалась, точно всего губами хочет вобрать». Но вся эта женская погоня за неискушённым и, конечно, особенно привлекательным для гурманок «пастушком» – так, по словам Сергея, ничем и не кончилась до первой его поездки в качестве эстрадного поэта в Москву.