— Почему, Яков, ты меня писателем обозвал?
— Для солидности. Что эти серые шинели могут понимать в поэзии? Тем более латыши… Ой! Здорово вчера гульнули… ничего не помню! — засмеялся он, краем глаза проверяя Есенина. — Ты-то как?
— Все в порядке.
— Где обосновался?
— У Бениславской… пока.
— Это хорошо! Галя… это хорошо… наш человек!
— Ваш? Как это понять?
— Ну, в смысле, преданный делу революции человек… — Уклончиво ответил Блюмкин. — Ну вот и пришли.
Секретарь в приемной, взглянув на часы, укоризненно покачал головой.
— Здравствуйте, товарищи! Лев Давидович уже о вас спрашивал, товарищ Есенин. — И, взяв трубку, доложил: — Лев Давидович, Есенин прибыл… Слушаюсь! Проходите, товарищ Есенин!
— Давай, Есенин! Это твой шанс, не упусти! — хлопнул Есенина по плечу Блюмкин.
— А ты разве не идешь? — растерялся Есенин.
— Нет. Он же тебя вызывал. А у меня здесь работа… Давай! Потом увидимся.
За большим столом Троцкий читал бумаги и даже не взглянул в сторону вошедшего Есенина. Когда затянувшаяся пауза стала совсем длительной, Есенин кашлянул в кулак.
— Здравствуйте, Лев Давидович!
— А? Что? А-а-а… это вы, Сергей Александрович… — Он изобразил на лице смертельную усталость государственного деятеля. — Заждался я вас!
Не предложив Есенину сесть, Троцкий начал что-то писать.
— Извините, сейчас закончу… Ну вот и все! — сказал он, вставая и выходя из-за стола. — Здравствуйте, Есенин, здравствуйте!
Он оскалился мефистофельской улыбкой, опустив свой ястребиный нос.
— Так кто вы, Есенин? Большевик или попутчик? — и, не дожидаясь ответа, возможно, и не желая его, нравоучительным тоном, пытливо глядя сквозь стекла очков на Есенина, продолжил визгливым голосом: — На совещании ЦК РКБ(б) по вопросам литературной политики особое внимание было уделено отношению большевистской партии к «попутчикам» и прежде всего крестьянским поэтам и писателям. У нас должна быть крестьянская литература. Ясное дело, мы должны давать ей ход.
Заложив одну руку за спину, другой размахивая, он ходил взад-вперед перед стоящим Есениным, словно читая лекцию перед аудиторией.
— Должны ли мы ее душить за то, что она не пролетарская? Это бессмысленно… Но мы держим курс на то, чтобы привести крестьянина под руководством пролетариата к социализму, используя все радикальные революционные средства. Понимаете? Радикальные! Я всегда с предельной прямотой указывал на важность жесткой диктатуры пролетариата, необходимость принуждения! Подчеркиваю — принуждения по отношению к крестьянству.
— И в области художественной литературы? — обратил на себя внимание Есенин.
— И в области литературы, и в других идеологических областях! — Черный клочок бородки Троцкого вызывающе дернулся. — Нам надо создавать новую литературу, которая была бы верной опорой большевистской власти. Новое революционное искусство должно стать воспитателем и наставником масс… А у вас что? «Исповедь хулигана»? — неожиданно остановился он перед Есениным. — Хотите быть «желтым парусом в ту страну, куда мы плывем…»? Не выйдет, Есенин, — погрозил он пальцем. — Я вижу, что мое стремление к дальнейшим революционным преобразованиям и резкая критика в отношении работы партийно-государственных органов вызывает страх у многих чиновников, привыкших жрать и пить в три горла… Кстати! Вы читали мою статью «Литературные попутчики революции»?
Есенин кивнул.
— Да, Лев Давидович!
— Это хорошо! Очень хорошо! В ней как будто собраны все мои статьи! Тогда вы понимаете, о чем говорю? — Троцкий снял пенсне, не снял, а скорее сдернул, и нацелил белые от злобы глаза на Есенина.
«Что он со мной, как со школяром? Чего он хочет?» — пытался понять Есенин.
— Я считаю, что поэзия Клюева ущербна, — продолжал Троцкий, чеканя каждое слово как приговор. — И его дальнейший путь — скорее от революции. Слишком уж он насыщен прошлым. А вот с вами, Сергей Александрович, не все так просто, — снова оскалился он улыбкой. — С большого таланта и спрос большой… Мне вот не нравится ваша драма «Пугачев». Емелька ваш, его враги и соподвижники — сплошь имажинисты…
Есенин хотел было запротестовать, но Троцкий остановил его жестом.
— И все же, несмотря на большие претензии к вам, Сергей Александрович, учитывая вашу молодость и опять же, повторяю, большой талант, мы дарим вам возможность продолжить работу в новой литературе. При условии, что вы сможете стать революционным поэтом. А пока, товарищ Есенин, вы попутчик революции, «желтый парус», как вы сами о себе выразились в «Исповеди хулигана».