— Россию!.. Россию не поделили! — сказал серьезно Есенин, пытаясь попасть в рукав пальто, которое Наседкин с Галей заботливо пытались на него надеть.
— А вы? — обратился чекист к Пастернаку и его секундантам. — Не стыдно? Трое на одного! Хорошо, я случайно сюда заглянул… Могло бы и убийством все кончиться… в пьяной драке…
— Он сам виноват! Он первый начал! Вот у меня секунда… то есть свидетели… молодые поэты… Уткин и Безыменский, — стал горячо оправдываться Пастернак, — а я поэт Пастернак…
— Не слыхал про такого, — оборвал его чекист. — Есенина читал, «Исповедь хулигана».
Есенин неожиданно захохотал, да так весело, заразительно, что все присутствующие невольно заулыбались, сами еще не понимая чему.
— Пастернак, поэт ты, слов нету, большой. А он у тебя, — Есенин шлепнул себя по ширинке, — он у тебя, ей-богу, такой маленький… Я слыхал, что вам обрезают, но чтобы так… Еле ухватил!
Тут уж заржали все, даже секунданты Пастернака.
— Сволочь! — взвизгнул Пастернак и снова было кинулся на Есенина, но Иван Приблудный, ржавший во все горло, преградил ему дорогу.
— Это видал? — сунул он под нос Пастернаку свой кулачище. — Так огорчу тебя, Боря, вместе с твоими… сикунантами… Ты меня знаешь… Я у Буденного… всю войну башки белякам рубил…
— Прекратить! — крикнул чекист, доставая наган. — Всем стоять! Товарищ Бениславская, я уведу этих троих… а то опять начнется… А вы товарища Есенина.
— Спасибо, товарищ! Все будет в порядке.
— Пройдемте, граждане поэты… малые и большие… А ну марш отсюда!..
Безыменского с Уткиным как ветром сдуло. Стараясь не уронить свое достоинство, поспешая не торопясь, вышел через подворотню и Пастернак.
— А вы, товарищ Есенин, домой! Домой, иначе…
— Да! Да! Мы сейчас! — встрепенулась Катя. — Вася! Поймай извозчика.
Наседкин побежал на улицу, а за ним, козырнув всем на прощание, скрылся чекист.
— Зря тебя послушал, Учитель… надо было с тобой идти, — оглядывая место «дуэли», сказал Приблудный. — Он видишь какой… Пастернак херов… Ты что, ему яйца раздавил, а, Учитель? — Приблудный снова заржал.
— А что мне оставалось? Он мне в волосы вцепился и коленом в лицо бил, сука.
— Извозчика я поймал, он там, у ворот, — вбежал Наседкин. — Сергей, ты сможешь идти?
— А то! — Есенин пошатнулся и чуть не упал. Приблудный легко подхватил его на руки.
— Учитель! Я тебя на руках донесу… куда хочешь. Хошь на Олимп!
— Не надо на Олимп, Ваня… неси на улицу, в пролетку, — командовала Галя. — Вася, ты Приблудного придерживай! А то он тоже пьяный, чего доброго упадет…
Выйдя из подворотни на Тверскую, кое-как погрузились в пролетку.
— Пожалуйста! Тут рядом: Брюсовский переулок, дом четыре, — назвала адрес Бениславская.
— А сколько дадите? Хоша и близко, да вас вон сколько… — заупрямился извозчик.
— Этого хватит? — сунул Наседкин извозчику смятую бумажку.
Извозчик снял шапку и, засунув деньгу за подкладку, снова нахлобучил ее по самые уши.
— Это хватит!.. Спаси Христос, господа-товарищи! — Он щелкнул кнутом. — Нн-нооо! Милая! Нн-н-нооо!
Пролетка тронулась и не спеша покатила по мостовой.
Когда компания отъехала на большое расстояние, из-за угла вышел чекист, проводил долгим ненавидящим взглядом уехавшего Есенина, сплюнул и, надвинув фуражку на глаза, двинулся следом, бормоча: «Брюсовский переулок, дом четыре… Брюсовский переулок, дом четыре…»
Сидя на руках у Приблудного, Есенин задремал, уткнувшись ему в плечо. Все молчали, каждый по-своему переживая увиденную драку. Неожиданно извозчик, оглянувшись через плечо, спросил:
— А это кто… избитый-то? Лицо будто знакомое. Может, подвозил когда?..
— Это гениальный поэт — Сергей Есенин, отец! — пробасил Приблудный, бережно, как ребенка, укутывая его полой своей шинели.
Услышав свое имя, Есенин очнулся и, обведя всех мутным взглядом, остановился на сестре.
— Катька! Это правда?
— Что, Сергей?
— Васька, — кивнул он на Наседкина, — твой муж?
— Да, Сережа. Мы решили пожениться вчера.
— Мы любим друг друга, Сергей! — пришел ей на помощь Василий.
Но Есенин даже не взглянул на него.
— Дура! Нашла счастье! Ты слыхал, Иван? — ткнул он кулаком Приблудного.
— Любовь зла, полюбишь и козла… — хмыкнул Приблудный.
— Учтите, помогать не буду!.. Живите как хотите! — стал заводиться Есенин.
— Потом, Сережа! Потом! Сейчас не время и не место! Поговорим завтра утром, когда протрезвеешь! — строго сказала Галя и тут же пожалела, что вмешалась.