Голова Есенина бессильно склонилась, голос прервался. И не как поэт, читающий свои стихи, а как человек, который рассказывает жуткую правду своей жизни, совсем тихо прошептал:
Есенин читал, а многие из медсестер плакали, вытирая слезы концами белых косынок. Один врач прошептал другому:
— Он пришел в наш мир либо запоздав, либо преждевременно…
Полковник Хлысталов идет по институту Склифосовского в сопровождении главврача.
— Вы знаете только, что Есенин был госпитализирован с порезанной рукой в начале двадцать четвертого года, так?
— Да! И что многие «доброжелатели» поспешили представить это как попытку покончить жизнь самоубийством. Но эту ложь легко опровергнуть, достаточно посмотреть историю болезни, не правда ли, доктор?
— Совершенно с вами согласен, но вам не известна точная дата… А должен вам сказать, любезнейший товарищ, что срок хранения истории болезни по существующему положению, которое пока никто не отменил, — двадцать пять лет. Так что ваши усилия тщетны, уважаемый Эдуард… простите, позабыл отчество?
— Александрович, — подсказал Хлысталов. — А я все-таки рискну, если позволите!
Они остановились у двери с надписью «Архив».
— Как знаете. Желаю успеха! — ответил врач и, церемонно поклонившись, ушел.
С помощью работников архива института Склифосовского в результате долгих поисков Хлысталову удалось найти журнал регистрации больных, из которого он узнал, что Есенина положили в Шереметевскую больницу, ныне институт Склифосовского, 13 февраля 1924 года.
— Вот еще один документ, смотрите, — протянула работница архива пожелтевший от времени листок. — Есенина привезли в двадцать три часа тридцать минут, лежал он в хирургическом отделении в первой палате. А вот и диагноз — читайте!
Глянув на написанное, Хлысталов усмехнулся:
— Я не силен в латыни.
— Рваная рана левого предплечья, — помогла ему женщина.
— А как же резаные вены? — опасливо спросил Хлысталов.
— Никаких резаных вен не было. Это же документ! Он свидетельствует…
— Огромное спасибо! Клевета опровергнута документально!
В порыве благодарности Хлысталов поцеловал руку, протянувшую ему это свидетельство.
— Ой, что вы? Зачем? — засмущалась сотрудница архива. — Руки у меня не стерильны, а мы все-таки в больнице!
— У вас и руки, и душа чисты… Спасибо еще раз от меня и от имени Есенина! Будьте здоровы!
Торжествующий Хлысталов буквально промчался по коридорам института, постучал в кабинет к главврачу и, услышав: «Да! Да!», вошел.
— Все! Спасибо вам за содействие. Все документы сохранились… Клевета… Резаных ран не было! — выпалил он, запыхавшись.
— Сядьте, любезный! Что вы задохнулись, будто за вами гонятся? Где эти документы? Вы их взяли?
— Что вы, как можно? — отрицательно помотал головой Хлысталов. — Это же архив!
— Подождите, Эдуард Александрович, я прикажу сделать копии.
— Премного обяжете, — обрадовался полковник.
Главврач снял трубку.
— Это архив? Галя! У вас сейчас был полковник из МУРа… Да! Сделайте копии документов, и ко мне! Да! Под мою ответственность. Жду… Сейчас принесут. Давайте пока выпьем за вашу находку.
— Признаюсь, меня не везде так принимают, — улыбнулся Хлысталов.
— Почему?
— Для многих и теперь имя Сергея Есенина «табу» или как красная тряпка для быка…
— Глупость какая! Русофобия, равно как и антисемитизм, омерзительны, я бы даже сказал — преступны! — поморщился главврач, доставая из сейфа бутылку коньяку. — Живем на пороге третьего тысячелетия…
В дверь главврача профессора Герштейна постучали.
— Да-да, войдите! — пригласил Герштейн. Двое чекистов, в которых Есенин сразу бы узнал следователя Самсонова и «подсадного» офицера Головина из тюрьмы ВЧК, решительно вошли в кабинет и предъявили свои удостоверения.
— Профессор Герштейн, мы агенты ГБ… — начал было Головин, но Самсонов перебил его:
— Мы агенты уголовного розыска, из милиции, явились к вам, чтобы арестовать Есенина.
— Да! Скрывающегося у вас гражданина Есенина, — добавил Головин.
— Это какое-то недоразумение… ошибка! — Профессор снял очки, достал платок и стал тщательно протирать стекла. — У нас в больнице Есенин не скрывается, а находится на лечении в хирургическом отделении с диагнозом… — он снова надел очки, вынул папку с документами и, найдя нужный листок, протянул его чекистам: — Вот, прочтите сами.