Но книжку свою — только что вышедший роман «Чураевы» — всё равно Есенину подарил.
У иных писателей всё примерно так: «Я вас презираю, хотя об этом вслух вам не говорю, но ужин с вами делить не стану, и тем не менее вы всё-таки меня почитайте. Вдруг поймёте, отчего я вас так презираю, но вслух об этом не говорю».
Дальше — ещё смешнее.
На книге Гребенщиков по неосмотрительности написал Есенину несколько добрых слов.
Всё-таки в давние времена, ещё в дореволюционном Петрограде, они были знакомы.
Но, подумав и прочитав в газетах реакцию на есенинское выступление, Гребенщиков пришёл в натуральное расстройство. А вдруг Есенин, этот большевик, приказчик, бандит и агитатор, расскажет, что Гребенщиков к нему так ласково обращается? Что тогда подумают самые достойные люди о Гребенщикове — что он с Есениным заодно?
Душевные метания за сутки едва не довели Гребенщикова до нервного срыва. В итоге он обратился к Есенину с письмом: «Вчера, в порыве воспоминания о Вас, о нашем знакомстве и дружбе, я подарил Вам книгу и сделал на ней, по-моему, несколько неосторожную надпись. Прошу Вас вырвать эту страницу и прислать мне её обратно, так как, пока не получу её назад, я не успокоюсь».
Есенин в ответ послал Гребенщикова в ту же сторону, которую обозначал несколько ранее помадой на витрине.
Толстой передал Гребенщикову краткий, но ёмкий ответ Есенина дословно.
* * *
В начале июня Есенин поехал за своей Изадорой по её делам: Потсдам, Любек, Лейпциг, Франкфурт-на-Майне, Веймар. Передвигались исключительно на автомобиле: пятиместный «бьюик» бесконечно вёз их куда-то. Есенина всё это страшно раздражало, смотреть он ни на что не хотел, архитектура его интересовала мало, посещение музеев быстро его утомило.
Пытался отвязаться, спрятаться, переждать где-нибудь в одном месте — Айседора закатывала истерики: боялась, что он найдёт себе здесь подругу, «шлюху», как она это называла.
Ссорились, дрались, снова мирились, снова ссорились. Ехали дальше.
Есенин затаился.
Едва вернулись в Берлин, тут же сбежал.
Сказал Кусикову, что ему больше невмоготу с этой стервой, и тот помог ему найти тихое место — один из берлинских пансионатов на Уландштрассе. Заселились туда оба.
Есенин надеялся, что скоро ему отвалят мешок денег за проданные книжки; но издатели не торопились с оплатой — и, отпраздновав побег, друзья-товарищи остались без средств к существованию.
Есенин попытался продолжить «Страну негодяев», Кусиков тоже что-то своё сочинял.
Но долго на трезвой тяге уже не жилось.
Как-то к вечеру мучительно захотелось пива. По кружечке, ну. Хоть иди и грабь кого-то.
Прикинули, у кого можно занять, и выяснилось, что, кроме Толстых, не у кого.
Есенин сам постеснялся, отправил Кусикова. Тот — душа имажинистская — пошёл: за спрос не бьют.
Толстые никогда не бедствовали и тут же выдали запрошенные 100 марок.
Кусиков похвастался: Айседору обвели, отдыхаем, сидим в тишине, пансионат уютный; смотрите, не выдавайте нас.
Друзья, однако, просчитались в силе характера Айседоры.
В течение недели они объезжала пансионат за пансионатом, все подряд.
И вот, наконец, в ночь на 18 июня нашла своего Патрика.
Сергей, уже в пижаме, играл с Кусиковым в шашки в столовой. Рядом стояла бутылка пива.
Айседора была с хлыстом.
Крандиевская оставила замечательное описание того отеля: «Вокруг них в темноте буфетов на кронштейнах, убранных кружевами, мирно сияли кофейники и сервизы, громоздились хрустали, вазочки и пивные кружки. Висели деревянные утки вниз головами. Солидно тикали часы».
Есенин, разом осознав всё, молча поднялся и тихо, бочком, проследовал в номер.
Кусиков тоже понял, что опыт управления кавалерийским дивизионом сегодня ночью ему не поможет, и следом за другом по-черкесски, безмолвно, исчез.
В столовой раздался первый удар хлыста. Шашки вместе с доской улетели в угол. Следующий удар — бутылка пива влетела в буфет. Третий, четвёртый, пятый удар… Хрусталь, кофейники, утки — всё билось, кололось, рвалось, рушилось.
На шум явилась хозяйка.
Айседора выдохнула, неожиданно улыбнулась и спросила, где здесь комната Есенина.
Есенин покорно вышел, чуть неловко держа свёрток со своими вещами. Он был в лёгком плаще поверх пижамы.
Всё равно в машине ехать.
«Бьюик» ждал у входа.
Счёт за разгром прислали через два дня.
Он был огромен: хозяйка пансионата насчитала, как за полноценный пожар.