Преподавательнице предложили гулять с ними и переводить их личные разговоры.
Несколько дней она являлась не столько давать уроки, сколько помогать Айседоре и Сергею общаться.
В последний день, вспоминает Радван-Рыжинская, они жутко ругались.
Выглядело это так.
Слева идёт Айседора и кричит ей в ухо то, что надо перевести Есенину.
Справа идёт взбешённый Есенин и кричит в ухо то, что надо перевести Айседоре.
— И скажи ей: тупая старая стерва! Точно переведи! Нет, это не точно! Меня не обманешь! Скажи, как я сказал!
Радван-Рыжинская была в ужасе.
Раскрасневшаяся Айседора предложила ей:
— Поедемте с нами в Париж. Будете нас всё время переводить друг другу.
Переводчица отказалась.
* * *
На место секретаря и переводчицы нашли другую девушку — Лолу Кинел.
29 июня Сергей и Айседора в Дюссельдорфе.
Он получает из России самые разнообразные новости.
В газетах снова пишут, что Ленин болен и пока не может работать.
В восприятии Есенина Ленин ещё не получил того значения, кое обретёт после смерти; но в любом случае, вождь воспринимался как фигура основополагающая, цементирующая наши растерзанные просторы.
Кто теперь определял чуть ли не ежемесячно менявшуюся повестку дня, когда с утра военный коммунизм, а к вечеру нэп? Когда от крестьянина то требуют учиться, как работать, то терзают его продотрядами?
Кто отдавал распоряжения, в том числе напрямую касающиеся Есенина, его товарищей и знакомых?
Ему хорошо — он пока здесь. Но придётся возвращаться — а там вводят новые законы и уставы, затрагивающие и литературу.
6 июня Советом народных комиссаров в Москве принято «Положение о Главном управлении по делам литературы и издательств (Главлит)».
Согласно уставу, Главлит отныне запрещал распространение произведений, во-первых, содержащих агитацию против советской власти, во-вторых, возбуждающих общественное мнение, в-третьих, содержащих порнографический характер. Кроме того, запрещались недобросовестная реклама и низкопробная бульварная пресса.
Под всё это можно было без проблем подверстать имажинизм.
У Есенина в «Сорокоусте», «Исповеди хулигана» и «Пугачёве» — основных, программных его вещах — присутствует нецензурная лексика, а это — порнография. А «Кобыльи корабли» — ещё и агитация против советской власти.
За частушку, которую он сочинил, скучая на Пречистенке, и при случае распевал, ему точно положено административное наказание:
Мой милой, что с образов,
Как святой всё кается,
Меня ебали семь разов,
Восемь полагается…
Но если её опубликовать, то и в тюрьму могут посадить.
Роспись на стенах Страстного монастыря — это и порнография, и недобросовестная реклама, и возбуждение общественного мнения. Все имажинистские «мобилизации» и прочие выходки — тоже. Само «Стойло Пегаса» одним своим существованием нарушает все законы сразу.
Более того, новейшее положение в отсутствие Есенина тут же стали применять к имажинистам.
В зиму 1921/22 года имажинистский собрат Иван Грузинов сошёлся с поэтессой Ниной Оболенской, публиковавшейся под псевдонимом Хабиас. Если у Есенина есть Вольпин, а у Мариенгофа — Сусанна Мар, почему бы и Грузинову не иметь свою личную имажинистку?
Совместно с Хабиас Грузинов выпустил в январе два сборничка стихов — «Стихетты» и «Серафические подвески». Стихи там было собраны откровенно эротические.
Вот из Грузинова:
Хихи в горячий ливень губ.
Хвостом кропи
Глазища два нуля.
Косоворотка
Ночную муть жуёт как медленную жвачку
Слюнявит десятиаршинные
Морщины пизд…[29]
Хабиас вела себя немногим сдержаннее Грузинова, работая в той же интонации:
Стыдно стону стенкам
Обмоткам мокро души
Стально давит коленом
Сладчайше Грузинов Иван.
Этого вполне хватило, чтобы в поэтических кругах Нина получила прозвище Графиня Похабиас.
На обложке «Стихетт» изображалась обнажённая пара: дама, готовая принять в себя кавалера. На кавалере была армейская фуражка.
Оба сборника вышли, как у имажинистов водилось, без разрешения цензурного комитета. Ещё зимой за издание этих сборников Грузинова вывели из состава Всероссийского союза поэтов на год, а Хабиас — на полгода. Но на этом дело на завершилось. В апреле Грузинова и Хабиас арестовало ОГПУ за незаконное издание сборников. 6 июня по постановлению Коллегии ГПУ Грузинов был обвинён, ни много ни мало, в «контрреволюционной деятельности». Два месяца он и его поэтическая спутница провели в Бутырской тюрьме. Отпустили их 16 июня под подписку о невыезде.