Даже пробовал читать: «Oh! fatigue, comme les pieds me fond mal! / La route hennit dans lʼespace inquietant…»
Это ведь тоже он. Слова совсем чужие — а он. Не чудо ли?
В пандан французской книжке «Исповедь хулигана» белградская эмигрантская газета «Русское дело» опубликовала злую, но в чём-то даже уморительную пародию на недавнюю, в Берлине написанную автобиографию Есенина, а заодно и на статьи Элленса, где он так трогательно писал о сложном детстве переводимого им поэта и о его, к счастью, несложившейся судьбе разбойника.
Согласно белградским эмигрантам, Есенин рассказывает о себе так: «Я удивительно рано развился и жульничать начал в таком возрасте, в котором другие об этом ещё и не помышляют…»
«Любимым моим занятием в детстве и отрочестве было — расквашивать носы и выдирать волосьё у ребятишек, которые оказывались слабее меня…»
«Высшее образование получил в церковно-приходской школе. Там же возымел страсть к писательству: исписывал стены и заборы очень уж полюбившимися мне крепкими словами. Лих был в этом отношении. Признаться, и теперь не могу видеть равнодушно чистой стены или забора…»
«Кроме Блока и Городецкого, никто не хотел признать моего таланта. Тогда я разыскал себе аудиторию, и высококультурную, и умеющую тонко чувствовать: проститутки на бульваре и шарманщики или форточники…»
«В большевистской революции я принял самое горячее участие. Шапку бобровую купил за „спасибо“ у одного буржуя. Пальто на меху. Часы золотые…»
Дальше в пародии говорится про «шестидесятилетнюю» Дункан с «брюхом, как у беременной воблы» — и это уже не так забавно.
Странно всё-таки, что именно эти люди всерьёз считали Есенина хамом.
* * *
25 сентября Есенин и Дункан на океанском пароходе «Париж» («Paris») отплыли в США.
Несколько раз с удовольствием сфотографировались в самом начале пути.
На фотографиях Есенин совершенно трезвый. Пароход всё-таки — надо иметь к нему уважение.
Айседора для пяти фотографий успевает пять раз переодеться. Большие шляпы, меха, в руках розы. Обширные платья, скрывающие крупное тело и большую грудь.
Сергей — в светлом наглаженном костюме, отличных ботинках на каблучках. У Дункан — либо небольшой каблук, либо обувь без каблука; она была выше его и не хотела лишний раз подчёркивать разницу в росте.
Ей 45. В в наше время женщины в этом возрасте, с её доходами, могут выглядеть сногсшибательно, но тогда так ещё никто не умел — индустрия не позволяла. Она действительно выглядит на 50. Но и Есенин — не на 27. Он вообще менялся стремительно, а с 1921-го каждый год у него будет идти за пять. Сейчас, в сентябре 1922-го, ему можно было дать все тридцать пять.
Пароход Есенин безуспешно пытался описать в очерке «Железный Миргород»: «…я хотел сказать — как слон, но это превосходит слона примерно в 10 тысяч раз. Эта громадина сама — образ. Образ без всякого подобия».
«Когда я вошёл в корабельный ресторан, который площадью немного побольше нашего Большого театра, ко мне подошёл мой спутник и сказал, что меня просят в нашу кабину.
Я шёл через громадные залы специальных библиотек, шёл через комнаты для отдыха, где играют в карты, прошёл через танцевальный зал, и минут через пять чрез огромнейший коридор спутник подвёл меня к нашей кабине. Я осмотрел коридор, где разложили наш большой багаж, приблизительно в двадцать чемоданов, осмотрел столовую, свою комнату, две ванные комнаты и, сев на софу, громко расхохотался. Мне страшно показался смешным и нелепым тот мир, в котором я жил раньше».
«С этого момента я разлюбил нищую Россию.
Милостивые государи!
С того дня я ещё больше влюбился в коммунистическое строительство».
Команды и персонала на пароходе «Париж» было порядка восьмисот человек.
На пароходе также имелись концертные залы, своя газета, «улица» магазинов, бары и бассейны; для ресторана держали живую скотину, так что Есенин, заскучав, мог ходить в гости к своим любимым коровам. Тема для кинематографа: Сергей в недрах гиганта «Париж» нашёл белолобую Зорьку, обнимает её и плачет. А вечером ест бифштекс и осознаёт, что это Зорька и есть.
Плыли шесть дней.
Несколько раз — благо пространство позволяло — сбегал от Айседоры и шлялся по пароходу до самого вечера. Но она всё равно его находила.
Умеренно выпивали в компании с Ветлугиным. Под ревнивым взглядом Айседоры с чуть кривой константиновской ухмылкой наблюдал, как танцуют фокстрот.
До драк и скандалов дело не доходило: опасался, что его за дурное поведения ссадят на какой-нибудь необитаемый остров, и кукуй там.
По прибытии их, ко всеобщему удивлению, не выпустили на берег, а велели проследовать на пункт проверки Эллис-Айленд, именуемый также Островом слёз: многим отправившимся за счастьем предстояло на этом острове развернуться и вернуться восвояси, так и не ступив на американскую землю.