Глаза одновременно весёлые и грустные. Он рассматривал меня, кого-то при этом слушая, не улыбался. Но мне было хорошо и от того, как он на меня смотрел, и от того, как он выглядел».
Заглянул к Юре Изряднову: ему уже восемь лет, большой пацан.
Он был сильно похож на мать: удлинённое лицо, большие, совсем не есенинские губы, не такой симпатичный, как Есенин, — но в глазах… в повадках… да, было его.
Расскажет Анне, его матери, что уже был у Райх — там тоже отпрыски, дочка и другой сын, сильно подросли.
Никаких подарков никому из детей не привез.
Но именно после этого нежданного заезда первого своего и навсегда единственного мужа, хотя и не расписанного, Анна Изряднова неожиданно появится во дворе Райх и вроде бы случайно с ней познакомится.
Вскоре их — Райх, Изрядновой и Есенина — дети начнут встречаться, вместе играть.
Понять Изряднову можно: мальчик растёт один — а у него, между прочим, есть сестрёнка и братик. Если бы Райх оставалась женой Есенина, это могло Анну остановить: зачем ей врываться в чужую семью? Но так как он и Зинаиду оставил, это как бы уравнивало их.
Во всём этом есть серьёзная и сердечная логика матери и жены, так, в сущности, и не ставшей бывшей. Все жёны Есенина проживут с ним, даже после его смерти, всю свою жизнь.
* * *
Советское правительство школу Айседоры не забросило, хотя имело на это веские обоснования: уезжала на несколько месяцев, пропала едва ли не насовсем. Девочки уже и забыли, как она выглядит.
Тем не менее на лето, чтобы ученицы не маялись в городе, власти предоставили им дом отдыха — бывший помещичий дом в Литвинове. Ирма проводила там занятия.
Туда, сразу после визита Есенина к детям, они с Айседорой и направились.
Она десять раз обещала себе, что расстанется с этим несносным ангелом; он тысячу раз клялся, что бросит её немедленно, — и ничего подобного.
Машина по дороге сломалась, оставшуюся часть пути пришлось добираться пешком по бездорожью и в полной темноте.
Уже опасались потеряться, но вдруг увидели свет факелов и шум.
Обеспокоенные ожиданием, дети пошли искать их — конечно же, под руководством директора дома отдыха.
Во всём этом есть что-то символическое — после долгих скитаний, едва не потерявшись посреди русского поля, увидеть при огнях совершенно счастливые детские лица.
Девочки несли красное знамя.
Ученицы, облепив приехавших, с восторгом разглядывали Айседору и Сергея и вдруг — в этом не было ни грана почти неизбежно подозреваемой сегодня пошлости — хором запели «Интернационал».
Тронута была не только Айседора, едва сдержавшая слёзы, но, кажется, и Есенин.
Наутро дети не дали им толком выспаться — разбудили и позвали на показ того, чему за полтора года научились.
Шнейдер напишет, как «взволнованно смотрела Айседора на танцующих детей» и «по-детски радовался Есенин, хлопая руками по коленкам и заливаясь удивлённым смехом».
Они жили там несколько дней в радости и, придётся заметить, в трезвости — умиротворённые и несколько даже удивлённые тем, что всё так хорошо.
Есенин часто читал стихи, причём неважно кому — Ирме, Шнейдеру, персоналу дома отдыха; дети запомнили его, читавшего где-то посреди парка: он словно возвращал себе ощущение голоса, звучащего в родном пространстве.
Голос звенел.
Неужели и впредь всё будет так же?
Дело ведь не совсем в том, что Есенину некуда было идти и негде жить; в конце концов он мог как-то выведать, где Толя оставил ключи от Богословского, и переехать туда. Нет, он осмысленно остался с Айседорой, словно пробуя: может, всё-таки получится?
На второй день своего пребывания в Литвинове Есенин сообщил Шнейдеру, что собирается вступить в Коммунистическую партию.
Сказал: «Вступлю обязательно».
В этом намерении просматривается его не просто жизненная, но и поэтическая стратегия.
Это было безусловным итогом его поездки по заграницам.
…Через пару дней начались дожди, и Сергей с Айседорой вернулись на Пречистенку.
Разбирать бесконечные чемоданы.
* * *
Первыми, с кем Есенин стал встречаться, вернувшись в Москву, были, естественно, друзья-имажинисты. Одновременно он вплотную занялся восстановлением отношений с крестьянскими сотоварищами.
Есенин желал выстроить новую партию: блок имажинистов и крестьянских поэтов.
Зачем выбирать из кого-то, если можно всех потащить за собой?
Ивнева, ещё когда сидели в «Эрмитаже», позвали в гости — и теперь он являлся на Пречистенку едва ли не ежедневно. Айседора забавно называла его «Риурик». До поездки она с ним не встречалась, и теперь он ей понравился. «Риурик» не пил и Есенину не предлагал. Он был тактичный, чуть женственный и непохожий, скажем, на этого чудовищного Сандро Кусикова, «санитара». Наконец, в отличие от Мариенгофа, в котором всегда чувствовался ироничный взгляд, Рюрик был настроен к Айседоре добродушно.