В Питере появилось целое сообщество молодых имажинистов; несколько, едва Есенин вернулся из Европы, даже прибыли в Москву — знакомиться с ним. Коротко пообщались: вроде хорошие ребята, но многое в них было настояно на браваде, а не на природном даре; к тому же, судя по фамилиям и по слишком симпатичным лицам, парни подобрались будто с вечеринки Мани Лейба.
Зато в те же августовские дни откуда ни возьмись появился другой персонаж — молодой поэт Иван Приблудный (на самом деле его звали Яков Петрович Овчаренко).
Приблудный был на десять лет моложе Есенина. Родился в селе Безгиново Старобельского уезда Харьковской губернии. Донбасский, словом.
Врал, что вырос сиротой; действительно, рано потерял мать, но отец имелся, равно как и другая многочисленная родня, его не оставившая.
Более того, он будет потом на голубом глазу рассказывать, что с десяти до тринадцати лет — цитируем — «объехал почти всю Европу, часть Азии, часть Африки и всю Северную Америку, причём был во всех уголках Италии»: «Три раза меня за границей усыновляли, и три раза я убегал…»
В этой истории не было ни слова правды.
Стихи сочинял с детства и не стеснялся читать их всем близким и любым случайным знакомым.
Вообще мало чего стеснялся.
В 1920 году, пятнадцатилетним пацаном, записался добровольцем в Красную армию и отслужил своё ездовым у дивизионного чекиста, оказавшегося ценителем поэзии.
Утверждал, что в бою получил ранение польской пикой в голову.
Во время прорывного наступления армии Тухачевского в советско-польской войне угодил в плен и мог бы, как и десятки тысяч красноармейцев, сгинуть в лагерях, однако как-то выбрался — но вот об этом как раз не распространялся.
Показывал шрамы на спине — уверял, что поляки пороли плетьми. Кто знает, может, так и было.
Приблудный появился в Москве, ещё когда Есенин был за границей — в 1922 году, и тоже поступил на брюсовские литературные курсы, где познакомился с Наседкиным и, естественно, мечтал, чтобы тот свёл его с кумиром, запропавшим где-то в америках.
Впрочем, 9 июля 1923-го Приблудного отчислили за многочисленные дисциплинарные прегрешения.
Едва Есенин появился, Приблудный вцепился в Наседкина: веди к нему немедля!
Встретились. Ваня, — который Яков, но Есенин будет звать его по псевдониму — был озорной, юморной. Отлично читал Тараса Шевченко. Крепкий, коренастый, круглолицый, симпатичный. Типаж — близкий к есенинскому. У него таких товарищей не имелось вовсе.
Это не два нерусских циркуля — Анатолий и Вадим; не дьячок Клюев; не Сандро — хитрый армянин, рядящийся в горца; не Ширяевец, всю жизнь проработавший в конторе и действительно похожий на делопроизводителя; не Петька Орешин, которого в толпе не отличишь от водопроводчика или каменщика, как, впрочем, и Наседкина Васю, — а в кои-то веки родственный, яркий, запоминающийся.
И стихи, хотя пока и на «троечку», обнадёживали: собственный голос пробивался, не манерный, живой, поначалу нехитрый:
Ой ты, старая песня-погудка,
Где вы, радости ранних лет:
На баштане поникшая будка,
И у будки столетний дед…
Дедко, встав, поплетётся межами
Завершить свой недолгий обход;
Сзади я… и собачкой за нами
Полосатый и ловкий кот…
Украинство своё подчёркивал настойчиво и постоянно, расценивая это как часть поэтической стратегии; достаточно сказать, что подготовленный к публикации ещё до приезда Есенина сборник его стихов назывался «Гость с Украины».
Публиковаться начал как раз в 1923-м, и подобранный псевдоним оказался не случайным: хитрый и необычайно одарённый, этот хохол действительно будто приблудился к Есенину. Вести себя он будет соответственно — как тот самый, прожжённый, жизнью потрёпанный полосатый кот: то преданно и почти подобострастно, то лукаво и с подлецой.
О своих путешествиях по Северной Америке и по Италии Приблудный Есенину, конечно, не говорил — Есенин-то как раз там был, насмотрелся до оскомины и запросто мог поймать на вранье, — но заливал про что-нибудь другое, лишь бы поскорее понравиться, зацепиться.
Есенин не мог не оценить как минимум искреннего антиурбанистического поэтического пафоса Приблудного: хоть кому-то ещё жалко жеребёнка.